Через десять лет после продажи компании Моргану состояние Карнеги все еще превышало 150 миллионов долларов. Ему уже было далеко за семьдесят, и бремя принятия благотворительных решений стало его утомлять. По совету друзей он создал траст, на который мог перевести основную часть оставшихся у него богатств, как и ответственность за распределение денег после его смерти. Так родилась крупнейшая филантропическая организация мира «Корпорация Карнеги в Нью-Йорке». (Два года спустя Рокфеллер повторил его шаг, создав свой собственный фонд.) Капитал корпорации, изначально составивший порядка 135 миллионов долларов, столетие спустя имел рыночную стоимость в 1,5 миллиарда долларов. К моменту смерти Карнеги пожертвовал как минимум 350 миллионов. Сравнительно скромную сумму в 10 миллионов следовало разделить между его друзьями, родными и коллегами[604]
.Политические взгляды Эндрю Карнеги были любопытным сплавом противоречий. Человек, который во всех своих делах стремился к максимальной прибыли, принялся рьяно раздавать свои деньги другим. Хотя он был нетерпим к протестам рабочих, корнями его взгляды уходили в чартистское движение 1840-х с его умеренными требованиями политической честности и демократии. Еще до отплытия в Новый Свет он был убежден, что люди созданы равными. Он приписывал быстрые материальные успехи своей новой родины ее политической системе и усердному труду. Все, за что боролись реформаторы в Британии, считал он, было достигнуто в Соединенных Штатах, как записано в их великой конституции. В 1853 году он писал кузену, оставшемуся в Шотландии: «У нас есть Хартия, за которую вы сражались много лет»[605]
. Он презирал британскую королевскую семью и аристократию и истово надеялся, что когда-нибудь его родная страна станет республикой.В 1880-х Карнеги стал высокопоставленным новобранцем «Клуба девятнадцатого века» — прогрессивного, но элитистского дискуссионного клуба. Это был, по словам его основателя Кортландта Палмера, «радикальный клуб, не слишком радикальный, но в самый раз радикальный»[606]
. Когда Карнеги в первый раз довелось выступить с публичной речью, он оспорил мнение, что в «позолоченный век» возникла «аристократия доллара», заменившая власть старых землевладельцев новой и еще худшей тиранией. Он страстно защищал капитализм, объявив, что Америка продемонстрировала «аристократию интеллекта». Он являлся твердым атлантистом, сторонником идеи превосходства британско-американской «расы». Он даже надеялся, что между двумя странами произойдет своего рода воссоединение. «К счастью для американского народа, — писал он, — по сути своей это британцы». Хотя он признавал, что «небольшая примесь иных рас, определенно, дает новой расе преимущество, так как даже британская раса улучшается от небольшого скрещивания»[607], он полагал неанглоязычную иммиграцию в США угрозой, поскольку эти группы людей привозили с собой свои традиции, не понимая, какие обязательства на них накладывает гражданство демократической страны[608]. Он хотел избавить массы от невежества, чтобы они смогли выполнить свою гражданскую роль, но это не мешало ему нанимать на работу тысячи иммигрантов из Европы, почти не оставляя им свободного времени на изучение истории или освоение английского языка.В Британии Карнеги был влиятельным членом Либеральной партии и жертвовал средства ее радикальным представителям в парламенте. В 1882 году он собирался организовать синдикат газет для английских рабочих, где проповедовались бы наука и республиканские идеи, но его планы не осуществились[609]
. В начале 1880-х, познакомившись с Гладстоном, он не преминул попытаться исправить неверные (как он считал) представления англичан об Америке. Гладстон предложил, чтобы кто-то написал об этом книгу, и Карнеги принялся за работу. В итоге в 1886 году вышло в свет его сочинение «Триумфальная демократия». Она наделала много шума: в книге приводились тщательно собранные данные о темпах американской промышленной экспансии, которую автор объяснял превосходством политической системы США. «Триумфальная демократия» была популярна у либералов и радикалов и снискала большой коммерческий успех: было продано больше тридцати тысяч экземпляров в США и сорок тысяч — в Британии[610]. Консервативные критики книги не испытывали такого восторга: обозреватель