Богачи

— Могло быть много хуже, Гарри, — отвергая его шутливый тон, серьезно заметила она. — Мы не виделись целую вечность. Почему бы тебе не зайти к нам на чашку чая по пути домой?

На какой-то миг Гарри впал в нерешительность. А если Морган узнает об этом? Пожалуй, единственное, что вызывало в нем внутреннюю дрожь, был открытый конфликт с Морган. Они упорно сохраняли взаимный нейтралитет, и его это вполне устраивало. Но с другой стороны, они с Элизабет старые друзья. Что же плохого в том, если он заскочит к ней на полчаса? Он вовсе не собирается снова оказаться с ней в постели, как случилось однажды. Ведь тогда он был непростительно пьян.

— Прекрасная мысль, — ответил он. — Кстати, у меня будет возможность поблагодарить тебя за цветы. Они доставили мне невероятную радость.

— К сожалению, я могла сделать для тебя тогда лишь эту малость. Мне хотелось хоть как-то тебе помочь. Но ты был далеко, а я здесь…

— Все в прошлом, не будем ворошить старое, — прервал ее Гарри. — Так значит, я приду в шесть?

— Хорошо. Я буду ждать тебя.

Этот визит положил начало их постоянным встречам. По пути домой Гарри заходил к Элизабет, оправдываясь перед Морган тем, что задерживается на оценке картин. Сначала раз в неделю, потом дважды, и наконец, через день Элизабет поила Гарри чаем и развлекала неторопливой беседой. Гарри пришлись по сердцу уют и умиротворенность ее дома, атмосфера надежной защищенности, созданные тщательно продуманной обстановкой.

Массивная мебель и тяжелые портьеры придавали апартаментам ту солидность и изысканную роскошь, которые так дороги сердцу истинного английского аристократа. Маленькие диванные подушечки и накидки на скамеечки для ног были заботливо вышиты матерью Элизабет графиней Фицхаммонд, камин в гостиной, выложенный в 1746 году, напоминал о вкусах прапрадеда. Георгианские зеркала, помутневшие от старости, и портреты предков Элизабет смотрели со стен через призму столетий, ничуть не стесняясь облезшей позолоты на дорогих рамах. Обюссонские ковры ручной работы, покрывающие полы, так обветшали местами, что через них проглядывал паркет. Но за этой ветхостью и откровенной старомодностью чувствовался веками сложившийся семейный уклад, прочнее которого нет ничего на свете.

Сидя с Элизабет за чашкой чая в маленькой комнатке напротив гостиной, Гарри ощущал себя на вершине блаженства. Его радовали и казались давно знакомыми и близкими вещи, окружавшие со всех сторон: канапе и стулья с резными ножками, книжные полки вдоль стен, кипы старых журналов и газет, пяльца с начатым вышиванием, маленький телевизор, накрытый кружевной салфеткой, висевшие на стенах семейные фотографии и поздравительные рождественские открытки в рамках, подписанные членами королевской фамилии.

Каждая мелочь в этом доме, казалось, утверждала свое незыблемое право на существование, дарованное временем. Все здесь словно говорило: «У нас за плечами столетия. Нам незачем выставляться». Гарри все чаще задумывался о том, что его дом совсем не похож на этот, и виной тому Морган, которой никогда не понять, что значит иметь за плечами череду веков. Он чувствовал, что пропасть между ним и Морган неуклонно растет, и подсознательно привязывался к Элизабет и ее дому невидимыми, но прочными нитями.

В жизни Тиффани выдался невероятно тяжелый период, который, казалось ей в минуты слабости, никогда не закончится. У нее не проходило ощущение, что она топчется на месте, как никудышный пловец, зашедший в воду, но боящийся ступить далее из-за глубины.

Получив от своего адвоката письмо с сообщением, что ее бракоразводный процесс закончится через две недели, она равнодушно убрала его в папку с надписью «Личное». Ее брак с Акселом был ошибкой, которую она постарается не повторить. Вероятно, Аксел появился как раз в то время, когда она особенно страдала из-за разлуки с Хантом и утратила бдительность, поэтому ему удалось воспользоваться моментом и вскружить ей голову.

Ей пришло извещение о том, что ее эскизы к «Герти» выдвинуты на соискание престижной премии. Тиффани спокойно убрала его в папку «Деловые бумаги». Конечно, очень приятно, что ее работу заметили и оценили, но пройти по конкурсу она не надеялась.

Джо постоянно держал ее в курсе расследования финансовых махинаций Сига. Она выслушивала отца с вежливым вниманием, но без интереса — ей было наплевать на судьбу Сига.

Когда Грег звонил и предлагал встретиться, Тиффани неизменно отказывалась — даже краткий разговор с ним по телефону давался ей с трудом и требовал огромных душевных затрат. Если Рут приглашала ее на ленч или пройтись по магазинам, у Тиффани всегда находилось неотложное дело.

Дни тянулись тусклой вереницей, как две капли воды похожие один на другой, складывались в недели, давили на Тиффани своим однообразием и серостью. Она утешала и оправдывала себя тем, что хоть что-то делает, а ведь могла бы просто затосковать и опустить руки. Впервые ее покинула способность с интересом воспринимать окружающий мир, она жила так, будто все время пыталась нащупать какой-то предмет парализованными, ледяными пальцами.