Богатство

– Ну, не знаю, что и подумать, – осторожно сказал он. – Однако, если вы спрашиваете,я считаю, что люди обычно слишком торопятся с осуждением. Особенно когда дело касается красивой молодой девушки. Конечно, м о й папа к ним не относился. Он твердо придерживался мнения, что она не виновата. Он был очень дружен с шерифом Карлом Эмером, с т а р ы м шерифом, он уже умер – и Карл сказал ему, что это самый печальный случай, с которым он сталкивался – гораздо печальнее, чем люди думают.

– Почему? То, что вы рассказали, и без того звучит остаточно печально.

– Не знаю. Папа не распространялся об этом. – Гримму, похоже, не терпелось сменить тему. – Кстати, если вы хотите повидать Билли Цубера, мы можем перехватить его прямо сейчас, – он поглядел на часы.

Гримм заплатил по счету, дал чаевые, показавшиеся Букеру позорно малыми, и, извинившись, вышел в туалет. Когда он вернулся, щеки его пылали, и все поведение стало более развязным. Букер мог бы поклясться, что в кармане пальто Гримма есть фляжка или полупинтовая бутылка водки, и в тот миг, когда они вышли наружу, он едва не удержался, чтоб не попросить Гримма дать к ней приложиться. Сильно мело, и Букер вынужден был из-за ветра придерживать шляпу рукой.

– Похоже, у нас установилась плохая погода, – удовлетворенно сказал Гримм, словно погода была туристическим аттракционом, придуманным специально для удовольствия Букера.

– А как Цубер относится к Алексе Уолден? – спросил Букер, протискиваясь на переднее сиденье машины Гримма. К его удивлению, это оказался новенький "мерседес". Непонятно было, как Гримм сумел его приобрести.

– Билли – парень, который худого слова ни о ком не скажет, но он испытывает смешанные чувства к Лиз… Алексе. Я хочу сказать, здесь он был звездой. Люди считали, что перед ним – целый мир, а потом он сбежал с ней, и после этого все у него рухнуло. Это не ее вина, но мне кажется, он отчасти винит ее. Понимаете? Он все еще здесь, работает в конторе отца, а она уехала в Нью-Йорки стала богатой и знаменитой.

– Знаменитой – да. Богатой – это мы еще посмотрим. – Кожаные сиденья машины были все в собачьей шерсти. Букер попытался вспомнить, взял ли он с собой платяную щетку. На заднем сиденье было несколько коробок с винтовочными патронами, собачий поводок, и картонный ящик с заляпанными грязью сапогами. Ясно, что когда речь шла об оружии, Гримм знал, о чем говорил. – А что думала ее семья? – спросил он.

– Я не был на похоронах – папа, конечно, был – но после приходил принести им соболезнования. Господи, напряженность в гостиной была такая, что ее можно было резать ножом! Братья смотрели на нее так, словно они предпочли бы похоронить е е, а ее бабушка, старая миссис Уолден, она тогда была еще жива, вовсе на нее не смотрела.

– Для девушки это должно было быть очень болезненным.

– Наверное. Она ни разу не проронила ни слезинки. Знаете, люди относились бы к ней гораздо лучше, если бы она плакала.

Букер вспомнил Алексу Уолден на похоронах Артура Баннермэна. Там она тоже не плакала. Не плакала она и, если верить де Витту, когда стояла над телом Баннермэна у себя в квартире. Элинор Баннермэн, напомнил он себе, тоже никогда не плакала. Его осенило, что между этими двумя женщинами могло быть нечто общее.

– Возможно, у нее были свои причины. На похоронах Баннермэна у меня создалось впечатление, будто она слишком горда, чтобы плакать.

– Или слишком упряма? Она вся в отца. И всегда была. Как бы то ни было, она не выказала достаточно скорби, чтобы удовлетворить окружающих. Во всяком случае, она дотерпела до окончания школы, а потом уехала.

– Чтобы стать моделью?

– Не знаю. Наверное, большинство хорошеньких девушек из маленьких городов хотят стать моделями или актрисами. Они листают журналы, смотрят телевизор и думают: "Я тоже так могу", верно? Зачем растрачивать красоту на это, – он махнул рукой в перчатке, указывая на невзрачные дома Ла Гранжа.

– Итак, она уехала в Нью-Йорк?

– Кажется, сперва в Чикаго. Попыталась найти там секретарскую работу, потом перебралась в Нью-Йорк. Во всяком случае, так я слышал. Мы на месте.

Контора "Уильям Цубер и сын",как почти все дома в Ла Гранже, была одноэтажным зданием на Мэйн-Стрит, с окнами из стеклопластика, сквозь которые можно было разглядеть двух надутых девиц, медленно и неохотно шлепавших на машинках.

– Билли на месте? – бодро спросил Гримм, хлопая дверью и впустив внутрь порыв снега.