Богатство

– Она, конечно, составила себе имя. Что ж, она всегда верила, что так и будет.

– Даже, когда она была подростком? Когда вы сбежали вдвоем?

Цубер встряхнул головой.

– Черт! – воскликнул он и улыбнулся. – Она вам рассказала? Это было очень давно. – Он на миг закрыл глаза, все еще улыбаясь какими-то воспоминаниям. Открыв их снова, он взглянул на фотографию жены, с удивлением, как показалось Букеру, словно никогда раньше не вдел ее на своем столе, или не знал, кто это такая. Глубоко вздохнул. – Знаете, это была ее идея. Она с ума меня сводила, расписывая, как мы уедем в Калифорнию, и всяческие чудеса, которые там начнутся. Господи, я уж не упомню, что она говорила. Я должен был найти работу тренера на каком-нибудь курорте, она бы устроилась фотомоделью… Она все время твердила об этом, вы знаете, как это бывает – я начал верить в это сам, пока мы взаправду не оказались в дороге. Скажите, что теперь будет с Лиззи?

– В завещании покойного мистера Баннермэна есть некоторая путаница. Моя работа состоит в том, чтоб ее разрешить.

– Правда? И что старый Баннермэн ей оставил? – с удивлением спросил Билли.

– Букер вздохнул.

– Если она победит, – сказал он, – все.

Цубер моргнул.

– Это сколько?

– Это трудно сказать. Точно никто не знает. Многое зависит от оценки имущества. Реальная сумма где-то между тремя четвертями миллиарда и миллиардом, но может быть и больше.

Последовало долгое молчание. Затем Билли расхохотался.

– Господи! – сказал Билли, переводя дыхание. – Мне следовало оставаться женатым на ней!

Букер открыл портфель и достал блокнот. Пора было разгребать грязь, чего ему крайне не хотелось. – Расскажите мне об этом.

* * *

Букер вытянулся на постели, уже поняв, что для него она слишком мягкая, чтоб заснуть, и что ему придется проворочаться всю ночь и к утру вкусить все прелести ломоты в спине.

Комната была тесная и неуютная, из тех, куда водители-дальнобойщики заваливаются, чтобы перехватить пять-шесть часов сна, когда достигают того уровня усталости, какой не могут больше вынести ни минуты – хотя, судя по звукам, доносившимся из-за соседней двери, мотель также служил приютом парочкам, которым некуда было больше пойти.

Он старался не прислушиваться к стонам, оханьям и пыхтению за стеной, однако журнал "Нью-Йорк", предусмотрительно прихваченный с собой, не мог удержать его внимания. Снаружи завывал ветер, нанося еще больше снега. Стейк, который он съел на обед, стоял в желудке непереваренным комом.

Большинство жителей Нью-Йорка верят, что если приехать в глубинку, то найдешь там хорошую, старомодную, настоящую кухню, что ты не узнаешь настоящего вкуса мяса, пока не попробуешь его в "краю кукурузы", на его родине. Эти люди глубоко ошибаются, решил Букер.

Он сдержал дыхание, пока парочка за стеной устремилась к шумному финалу и явно не сумела его достичь. Он гадал, в таком ли мотеле Билли Цубер и Лиз Уолден провели свою брачную ночь, и раздавалось ли эхо их занятий любовью сквозь тонкие стены в те несколько часов, до того, как прибыла полиция, чтобы отвезти их домой? Он надеялся, что кровать была побольше, учитывая размеры Билли.

Букер раскрыл портфель и просмотрел свои заметки, просмотрел, что рассказал ему Цубер, и что ему удалось выудить из Гримма, когда они вернулись к нему в офис. Рядом с фамилией Цубера он поставил большой вопросительный знак. Билли казался довольно милым парнем, не слишком умным, явно ни на что не способным, кроме как поднять на несколько пунктов национальный показатель рождаемости.

Он вынул из кармана диктофон, проверил его, снова лег и нажал на клавишу "запись". У него было довольно четкое представление о том, что случилось – нет доказательств, конечно, пока нет, но лучшим доказательством ему служил собственный инстинкт, спсобность читать между строк.

– Если моя догадка верна, – сказал он, – у отца Гримма поехала крыша. Старик перенес пару инсультов, скрыл это от всех, притворяясь, что он в добром здравии, в то время, как он выживал из ума. Он был в маразме, или приближался к нему, но хитер, и решил продолжать практику. Так, похоже, думает Барт Гримм, хотя и не говорит прямо. И, конечно, при той юридической практике, что была у старика, он м о г ее продолжать. Почему бы нет? Он не вел судебных процессов. В маленьком городе юрист может пребывать в маразме годами, прежде, чем кто-либо это заметит. Вы же не узнаете, что завещание или акт плохо составлены, пока кто-нибудь не умрет, или вы не решите продать имущество. А старик, должно быть, умел производить впечатление – этакая среднезападная версия Джона Хаусмана или професора Кингсфилда, от галстука-бабочки до острого языка. Из тех, что не выносят дураков. Вероятно, он устраивал клиентам чертовски хорошее шоу, и они на него покупались. Все оказывали Элфриду Б. Гримму полное доверие, а почему нет? Правда же в том, что он был усталый, больной старик, сохранивший только половину нервных клеток, и то вряд ли.

Он сделал паузу, собирая заметки, и удивляясь, какого черта он наговорил на ленту.