Богатство

Она в панике повернулась на звук этого голоса. Он принадлежал Артуру – та же отрывистая, четкая артикуляция, безошибочный гарвардский выговор, тот же уверенный тон, легко перекрывавший разговоры других людей и даже, как в данном случае, звук органа. На миг она почти поверила, что рядом с ней и вправду появился Артур, потом осознала, что у этого человека волосы светлые, а не серебристо-белые.На нее смотрел Роберт Баннермэн. Судя по выражению его лица, он скорее забавлялся, чем пребывал в ярости.

– Я объясняю… гм… молодой леди, что она не может войти, – заикнулся де Витт.

Роберт Баннермэн поднял брови. Бегло улыбнулся – р а з д е л и в, фактически, эту улыбку с Алексой, точно они были в своем роде сообщниками. Рассмеялся.

– Похоже, она не принимает этого близко к сердцу, старина.

Лицо де Витта побледнело, потом снова побагровело. Ясно, что между двумя мужчинами не было особой приязни.

– Твоя бабушка, Роберт, распорядилась совершенно четко, – сказал он.

Неприязнь в его голосе была очевидна для Алексы. Не здесь ли проходит трещина в семейных рядах? – спросила она себя. Что бы не говорил де Витт, это явно не волновало Роберта. Он выказывал дяде прямое презрение, продолжая улыбаться, пренебрегая яростью де Витта, словно не заметив ее.

– Я поговорю с бабушкой позже – ответил Роберт. – А тем временем… – он перенес внимание на Алексу, – вам и вашему другу лучше войти и сесть. Мы не хотим публичного скандала.

Он вежливо кивнул, почти слегка поклонился.

– Однако, если вы не возражаете, займите место на одной из задних скамей. Не стоит давить на бабушку слишком сильно, поверьте мне на слово.

Она поверила ему на слово. Что-то было в нем, заставлявшее ее прислушаться. Как отец, он умел убедить, будто то, чего он от вас хочет, в точности совпадает с в а ш и м желанием.

Он осторожно взял ее за руку и подвел к одной из последних скамей. Две пожилые четы плотнее придвинулись друг к другу, скорее из страха оказаться рядом с ней, подозревала Алекса, чем из желания предоставить место.

– Всегда разумно не заходить слишком далеко, – галантно сказал Роберт, выпуская ее руку. – Уверен, что мы еще встретимся.

– Я тоже так думаю.

Холодные синие глаза сверкнули. Роберт Баннермэн все еще улыбался, но на долю секунды Алекса разглядела в его глазах ярость. Затем она исчезла, как ни бывала.

– Рассчитываю на это, – сказал он и повернулся, чтобы двинуться по проходу к алтарю, где его, восседая не шелохнувшись, ждала бабушка.

Алекса сидела неподвижно в начале панихиды, с неловкостью сознавая, что все, кто могут, исподтишка таращатся на нее из-за своих молитвенников. Она встала во время Молитвы Господней, села, когда все сели, снова встала, когда собравшиеся запели гимн, на сей раз ей неизвестный. Она надеялась на какое-то душевное движение, надеялась, что церковная служба поможет ей примириться со смертью Артура, или, по крайней мере, разобраться в собственных чувствах по отношению к случившемуся, но все казалось ей таким же бессмысленным, как на похоронах отца. Она не находила утешения в молитвах и гимнах, они были просто ритуалом, который необходимо вытерпеть перед тем, как опустить тело в могилу.

По церкви пронесся ропот предвкушения, когда на кафедру поднялся Эммет де Витт, и его голова взнеслась над орлиными крыльями. Алекса, конечно, узнала его в лицо – он добился достаточной известности. Она знала, что Артур питал определенную привязанность к Эммету, и завидовал его умению управляться с прессой. Артуру, пожалуй, нравилось, что в семье есть эксцентричный тип, при условии, что это не один из его детей, и она знала, что он часто защищал Эммета перед отцом. Однажды она слышала, как он говорил по телефону: "Кортланд, оставь Эммета в покое, или, Богом клянусь, я передам юридические дела семьи кому-нибудь другому, шурин ты мне или не шурин".

Теперь она с удивлением смотрела, как Эммет стоит в молчании, ожидая, пока внимание аудитории полностью не обратится к нему. Несмотря на свой экстравагантный вид, странную прическу и фанатический блеск в глазах под толстыми стеклами очков, худые, запавшие щеки и невероятный рост – он умел произвести впечатление. Она чувствовала напряжение в церкви, неестественную тишину, возможно потому, что Эммет был своего рода комедиантом от религии, обожавшим шокировать слушателей, но также потому, что у него был актерский дар заставлять ждать своей реплики. Он откашлялся. Побродил взглядом по изукрашенному потолку. Простер руки для благословения, что внезапно сделало его похожим на какую-то большую, неуклюжую птицу, скажем, аиста, готовящегося к полету.

Его выступающее адамово яблоко пару раз дернулось, затем он Сделал глубокий вдох, повернулся, уставясь прямо на нее со все еще воздетыми руками, и, голосом, исполненным напористой силы, произнес:

– " Кто из вас без греха, первым брось в нее камень".

Последовал миг тишины, а затем по всей церкви приглушенно загуляли шепотки. Она увидела, что все присутствующие обернулись к ней, за исключением Элинор Баннермэн.