Богатство

Артур часто рассказывал о старике с фальшивым восхищением, не сумевшим скрыть страха даже шестьдесят лет спустя после смерти Кира Баннермэна. Он рассказывал, что Кир любил испытывать внуков хитрыми вопросами. Если они не могли ответить, их оставляли без сладкого. Но тогда, конечно, Кир Баннермэен был уже так стар, что пережил всех своих врагов: долголетие, так же как и богатство, наконец, принесло ему респектабельность. На постаменте статуи резец вывел мрачную надпись: " Работа, бережливость, семья".

Рядом с Киром, но несколько ниже, помещался его старший сын Патнэм, отец Артура, отвернувшись от Кайавы, словно скульптор силился передать его вечную мечту о бегстве от ответственности за богатство, которое свалил на него Кир – мечту, так никогда и не осуществившуюся. Патнэм провел всю жизнь, сидя за столом, работая, как клерк, чтобы управлять богатством, которым неспособен был насладиться. Он раздавал миллионы долларов фондам, музеям, университетам и больницам, но богатство росло гораздо быстрее, чем он успевал его уменьшить, пока, наконец, работа не истощила его здоровье, принудив удалиться от дел, предоставив своей жене Элинор исполнять его обязанности, пока к этому не будет готово следующее поколение.

На жизнь Артура, знала Алекса, очень повлиял пример отца, которого он обожал и жалел. Сам он решил, что не сломается под тяжестью ответственности, когда придет его черед принять состояние Баннермэнов. Он отказывался проводить жизнь, надзирая за ним, или растрачивая его, или оправдываясь за него. Воспоминания об отце, этой печальной, одинокой фигуре, склонившейся над столом, пытаясь вникнуть в каждую мелочь, составлявшую империю, которой ни один человек не мог управлять единолично, за исключением, возможно, самого старого Кира, преследовали Артура с юности, и, конечно, все еще преследовали, когда он встретился с Алексой, сыграв не последнюю роль в в их отношениях.

– Впечатляет, правда? – спросил Букер с некоторой гордостью, словно он уже был членом семьи. И отдал бы зеницу ока, чтоб стать, решила она.

– Довольно печально. – Повсюду были могильные камни, располагаясь по ранжиру от впечатляющих монументов в центре Пирога до маленьких мраморных плит по краям. Большая урна, поддерживаемая двумя рыдающими девами в греческом стиле в тени ивы, обозначала могилу Элизабет Патнэм Баннермэн, жены Кира.

Алекса опустила глаза и увидела у своих ног прямоугольный камень, несколько больше остальных. На нем было написано просто: "Джон Алдон Баннермэн, 1944– 1967". Ни мудрых изречений, ни памятника, отметила она, для сына Артура, чья смерть явно провела трещину через семью. В головах могилы был розовый куст, но в это время года на нем не было цветов.

Нигде на Пироге не было цветников и клумб – возможно, Кир никогда не замышлял его местом, ласкающим глаз. Лужайка была тщательно ухожена, как площадка для гольфа, края дорожек окаймляла живая изгородь, подстриженная прямо, как по линейке. Кладбище было обнесен решетчатой оградой из черного железа, увенчанной позолочеными шпилями. Алеса подумала – что случится, когда Пирог переполнится? Будут ли могилы Баннермэнов громоздиться одна на другую?

– Вот, кажется, самое подходящее место, – твердо сказал Букер.

Он выбрал позицию, отметила Алекса, с большой осторожностью – достаточно далеко от могилы Артура Банермэна, чтобы не афишировать ее присутствие, и точно позади Элинор Баннермэн – так что она находилась вне поля зрения старой леди. И в то же время, не на самом краю кладбища, где, судя по лицам и одежде, стояли слуги семьи и местные жители, зависевшие от Кайавы.

Ей хотелось протолкнуться вперед, к могиле – только для того, чтобы испытать силу характера Букера, казавшуюся весьма внушительной, но потом она напомнила себе, что приехала сюда не для того, чтобы закатывать сцены или изображать плакальщицу. Она здесь ради Артура, и ради Артура должна оставаться в тени, не попадаясь на глаза его матери.

– Достаточно близко? -Я приехала сюда, чтобы попрощаться с Артуром, и могу сделать это и отсюда. Благодарю. -Да, конечно… Я не хотел сказать… -Не могли бы вы немного отойти назад, чтобы я могла видеть. Или я прошу слишком много?

Он откашлялся и отступил. Впереди, примерно в пятидесяти футах, она увидела могилу. Она была совсем рядом с памятником Патнэму Баннермэну, справа от центра Пирога, ее края покрывал слой дерна. Слышно было, как ректор читает молитву. За ним стоял Эммет де Витт, воздев глаза к небу, словно находился на прямой связи с Богом, в то время, как остальная часть семьи собралась вокруг старой миссис Баннермэн, напротив двух священников.

Прошла минута молчания, затем появились могильщики и стали опускать на лямках гроб в яму. Алекса закрыла глаза. Это был худший миг на отцовских похоронах – медленный, неостановимый спуск в могилу, окончательное сознание, что он ушел навеки, п о г р е б е н, и уже слишком поздно что либо изменить.