Спеванкевич вскочил, схватил портфель, шляпу — голова исчезла. Он дернул дверь и, сопровождаемый визгом, воплем и отголосками суматохи по ту сторону дома, выскочил во двор. Он распугал кур, разбудил собаку, которая с перепугу выскочила из конуры, принялась неистово лаять и рваться с цепи, точно взбесилась. Но «дядюшки» нигде не было. Спеванкевич повел страшным взором и секунду спустя заметил, что в глубине сада кто-то маячит, притаившись за деревьями. В одно мгновение он очутился в саду, стал подкрадываться, пригибаясь под низко нависшими сучьями. Тот стоял и вроде бы ждал… Лишь приблизившись шага на три, Спеванкевич понял, как он оплошал, и, не сдержав досады, пинком опрокинул мнимого врага. Пугало неуклюже грохнулось наземь, раскинулись руки в длинных рукавах, далеко откатилась шляпа, похожая на шляпу «дядюшки», только не такая поношенная. Вдруг неподалеку треснул плетень, что-то мелькнуло со стороны поля, сквозь ветки яблоньки… В два-три прыжка Спеванкевич оказался на месте — ничего. Зато в поле, шагах в двухстах, стоял… «дядюшка». Ни капельки не таясь и поджидая! Кассир не стал раздумывать: он оперся о жердь и, не снимая пальто, с тяжелым портфелем под мышкой, перемахнул как восемнадцатилетний юноша, через плетень. А тот словно сквозь землю провалился, спрятался так искусно, что не осталось следа — и это в чистом поле, где не то что кустика, даже колоска не было, где до самого леса все было засажено одним картофелем. Заполз куда-нибудь в канаву. Кассир направился к нему прямо по картошке, но никакой канавы не обнаружил — что за чертовщина?.. Еврея он увидел уже на опушке, он затаился среди длинных теней вечернего леса. Спеванкевич поспешил туда и вскоре достиг первых деревьев.
— Стой! Не бойся, дурак, я заплачу, что полагается… А там убирайся к черту!..
Но «дядюшка» торопливо и бесшумно, как мышь, перебегал от ствола к стволу, пытаясь укрыться за молодыми сосенками. Не отвечая на просьбы, угрозы, посулы и ругательства, он заводил кассира в глубину рощи, туда, где за деревьями просвечивало другое поле. Вот он вынырнул снова, ярко освещенный солнцем, уже на опушке, и пропал. Кассир призадумался над этой тактикой. Было ясно, что его заманивают в западню, очевидно поблизости караулит кто-то из банды, может, даже несколько человек… Здесь, в безлюдном месте, они легко с ним расправятся… Дрожа от страха, Спеванкевич завертелся на месте, стал озираться. Но ни в роще, ни на ее опушке никого не было. Ничего не значит, все равно они где-то поблизости… Кассиру внушал ужас надвигавшийся вечер и это чувство одиночества, беспомощности… Ах, если б хоть одна живая душа…
Как бы в ответ на его безмолвный призыв из лесочка слева вынырнула лошадь с телегой и неторопливо двинулась по полю. На передке сидел, помахивая огромным кнутом, сгорбленный человечек. Спеванкевич преисполнился самой трогательной благодарности к неизвестному вознице и приободрился. Он бросился прямиком к телеге и ступил на широкую гладкую дорогу.
— Это вы? А вас там ищут не доищутся. Куда вы пропали?
Невеличка Кароль! В соломе на телеге что-то понимающе хрюкнуло. Выходит, свинью все-таки погрузили…
— Не беда, я дал задаток… вернусь завтра, вместе с вещами…
— Хозяйка думала, с вами что случилось, послала девок в сад, по хатам… А вы куда это на ночь глядя?
— А вы куда едете?
— Недалеко, верст с пять, на Покрентицкую усадьбу.
— Сяду-ка я к вам на телегу, мне в ту же сторону… А от усадьбы до станции далеко?
— Чего там далеко… Двух верст не будет.
— Вот и прекрасно.
Спеванкевич вскарабкался на телегу, и лошадь пошла рысцой, а они, покуривая, принялись болтать о том о сем. Кассир был счастлив, что удалось избежать страшной опасности. Он еще не задумывался, куда едет, зачем и что из этого в конце концов получится. Он ощутил сладкую детскую беззаботность, появилось желание вздремнуть. Усталым нервам необходима была разрядка. Нет, нет, он, упаси Господи, ни о чем не позабыл, он псе отложил на более позднее время…