Богатые - такие разные

Не в силах ее себе представить, я могла лишь признать, что у Пола была жена, которую он слишком уважал, чтобы говорить о ней со своей любовницей, и это неприятное сознание терзало меня так, словно я что-то прозевала в очень важной карточной игре. В Мэллингхэме мне никогда не казалось, что его сдержанность в отношении жены могла объясняться чем-то другим, кроме безразличия. Но теперь я понимала, что ошибалась. Безразличие и самое искреннее уважение вряд ли могут идти рука об руку. И я по-прежнему все еще искала ключ к разгадке в своих воспоминаниях о 1922 годе, когда мы подъехали к «Плаза».

— Вы подниметесь со мной? — негромко спросила я после долгого прощального поцелуя, во время которого я выбросила из головы все мысли о Сильвии.

— Завтра, не сегодня. Я вам позвоню, — отвечал Пол, но, когда он инстинктивно прижал к себе мою руку, я поняла, что он боролся с соблазном. Выпуская меня из объятий, он рассмеялся. — Это был чудесный вечер! — воскликнул он с сияющими глазами, и вдруг все стало так, как будто мы снова были в Мэллингхэме и он принадлежал одной мне. — Вы замечательная девушка, Дайана, — проговорил он, как часто говорил в прошлом, и под взглядом одетого в форму швейцара гостиницы мы целовались еще пять минут, прежде чем Пол дал мне уйти.

Я смотрела вслед его машине, и внезапно осознала холод ночного воздуха, поздний час и собственное одиночество. Содрогнувшись, я поспешила в отель и, уже улегшись в постель, долго лежала без сна, думая о том, как он едет домой, на Пятую авеню, к жене, о которой отказывался говорить.

Я старалась быть благоразумной. Не было никаких причин, которые мешали бы Полу любить Сильвию. Они были женаты много лет, и она, вне всякого сомнения, вынуждена была делать многое, чтобы оправдывать высокое звание госпожи Пол Ван Зэйл, жены одного из столпов нью-йоркского света. Но он мог и не любить ее, иначе вряд ли вызвал бы меня, и у меня не было никаких причин рассматривать ее как угрозу для себя, хотя бы уже потому, что он, как истинный джентльмен, обязан был оказывать ей известное, вполне заслуженное уважение. Я была явно неразумна и должна была стыдиться за себя.

Я уснула.

В половине шестого Элан начал прыгать на моей кровати, но я спала слишком крепко, чтобы реагировать на это больше, чем нечленораздельным ворчанием. В конце концов он юркнул под одеяло и на десять минут затих, но когда это ему наскучило, протопал своими ножками к Мэри и принялся терзать ее. Я подумала, что нужно было бы повысить жалованье Мэри. С чувством благодарности к ней я заснула и проспала до десяти часов, когда зазвонил телефон.

Нахмурившись от боли, молотком стучавшей в голове, я нетвердой рукой потянулась к столику у кровати. Рот у меня пересох, словно обожженный.

— Алло? — прохрипела я в трубку.

— Мисс Слейд?

Это был не Пол. Эта неожиданность заставила меня забыть про головную боль, и я с прямой спиной села в постели.

— Да, — ответила я, сознавая, что слышала этот тихий голос раньше, но не могла его узнать. — Кто это?

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, мисс Слейд, — приветствовал меня незнакомец. Его изысканно вежливое обращение задело какую-то струну в моей памяти, и я узнала, кто это был. — Это Теренс О'Рейли, — прозвучал голос в трубке.

Я была потрясена. В то лето с Полом я так привыкла к двум его непременным помощникам, что все еще помнила каждую черточку их лиц, но если часто болтала с находившимися в дружеских отношениях с Полом его телохранителем Питерсоном, то с О'Рейли вряд ли перекинулась за все время дюжиной слов.

Поначалу я думала — у них одинаковое положение, и только позднее поняла, что название должности «помощник» для О'Рейли чистый эвфемизм. Он никогда не заговаривал о полном объеме своих обязанностей. Все американцы, за исключением Пола, казались мне одинаковыми, и мне потребовалось некоторое время, чтобы уяснить — О'Рейли и Питерсон принадлежат к разным общественным классам. О'Рейли был более образован, речь его была утонченнее и он лучше одевался. Несмотря на ирландскую фамилию, он был прямой противоположностью ирландца, какими их принято изображать на сцене и которых англичане считают смешными, а ирландцев такое представление оскорбляет. Это был один из тех холодных, молчаливых и исключительно добросовестных людей, которые в прошлом веке могли бы наслаждаться тяжелой работой, заточенные в каком-нибудь мрачном северном монастыре.

— Господин О'Рейли! — я была так удивлена, что едва понимала смысл произносимых мною слов. — Какой сюрприз! — запинаясь проговорила я наконец.

— Не сомневаюсь в том, что вы не ожидали моего звонка. Мисс Слейд, на следующей неделе господин Ван Зэйл на два дня уезжает в Бостон, и я был бы в восхищении, если бы вы оказали мне честь пообедать со мной в это время. Я располагаю некоторой информацией, которая могла бы представить для вас интерес.

Как бы я хотела, чтобы в голове у меня было пояснее!

— Что за информация? — осторожно спросила я.