Богатые - такие разные

— Я еще пока не думал ничего о своем будущем завещании, — снова заговорил Пол. — Действующее же сейчас завещание предусматривает раздел денег между многими людьми — здравое решение, но далекое от идеи предпринимательства. Деньги — это власть. Их раздел может сделать кого-то счастливее, но при этом власть денег рассеивается, и таким образом то, что я могу отдать одной рукой, я фактически отбираю другой. С точки зрения власти, могло бы представлять больший интерес оставить все одному человеку, но вы можете быть совершенно уверены: я никогда не оставлю никому больше пяти миллионов долларов, пока не буду убежден в том, что он сможет их правильно использовать. Как видите, Милдред меня недооценивает. Я вовсе не хочу разорить ее мальчика. Я потратил много времени и сил, чтобы сделать свои деньги, и не намерен взвалить их на кого-то, кто немедленно сломается, как веточка под грузом. Я не имею ни малейшего понятия о том, хрупкая ли веточка этот Корнелиус, или же могучий ствол красного дерева, но хотел бы выяснить это, если, конечно, Милдред предоставит мне такую возможность, но должен сказать, что такое начало выглядит все более неприемлемым...

На следующий день после этого разговора мы завтракали с Элизабет, и неудивительно, что я рассказала ей о дилемме Милдред. Завтракали мы в беседке Клейтонов, из которой открывался вид на Грэймерси Парк. Покончив с суфле из шпината и с фруктовым салатом, мы поднялись в столовую, чтобы выпить по чашке кофе. Когда буфетчик внес поднос с кофейным прибором, я сидела на диване и рассеянно смотрела мимо картин и гардин на видневшиеся за высокими узкими окнами голые деревья парка.

— Мои симпатии, — заявила Элизабет, — полностью на стороне Милдред.

Элизабет была высокого роста, ее превосходно скроенная одежда была совершенством простоты и отлично шла к ее фигуре, даже в среднем возрасте сохранявшей классическую красоту. Темные волосы, открывая красивое лицо, были собраны на затылке в тяжелый пучок. У нее были прекрасные серо-голубые глаза, привлекательный твердый голос и странно застенчивая улыбка, не очень гармонировавшая с ее видом совершенно уверенной в себе женщины.

— Вы считаете, что Милдред следует по-прежнему изолировать Корнелиуса от Пола? — удивленно спросила я. — Но ведь Пол так добр к молодежи! Вам это должно быть известно лучше, чем мне, ведь Ван Зэйл покровительствует и вашему сыну!

— Поэтому-то я и не пожелала бы такой судьбы Корнелиусу. Однако мне не хочется копаться в прошлом. Чашечку кофе?

Пораженная, я приняла из ее рук чашку и попыталась обуздать свое желание копаться в прошлом. И то правда, в последние годы Пол мало виделся с Брюсом Клейтоном, но я всегда считала, что тот пользовался самым большим расположением Пола из всех его протеже.

— Может быть, между Брюсом и Полом что-то произошло, Элизабет? — не удержалась я от вопроса. — Я ни о чем таком не слышала.

— О, все это было так давно, Сильвия... не меньше десяти лет назад, и я надеялась, что все уляжется, но тем не менее теперь я не могу не симпатизировать Милдред... вы же знаете, я всегда была на стороне Милдред. Наше положение было в какой-то мере сходно: я тоже была замужем дважды, второй муж усыновил моего сына от первого брака, и как в моей, так и в ее жизни Пол всегда играл важную роль. Боюсь, что в моей слишком важную. По крайней мере Милдред не приходилось убеждать Корнелиуса, что он не сын Пола. Пожалуйста, вот сахар. Может быть, с молоком?

Я сделала слабое движение рукой в сторону кувшинчика с молоком. Я была удивлена не только тем, что Элизабет сознательно решила коснуться наиболее интимной стороны своей связи с Полом — между нами было давно заключено молчаливое соглашение никогда не затрагивать подробностей ее и моих отношений с Полом. Хотя вопрос об отце Брюса Клейтона был любимой темой для сплетен нью-йоркского общества, я никогда не думала, чтобы Элизабет заговорила когда-нибудь »об этом со мной или с кем-то другим.

— Разумеется, отец Брюса не Пол, — бесцеремонно заметила Элизабет, словно было бы просто смешно подумать, что на этот счет могут быть какие-то сомнения. — По крайней мере биологически Пол ему не отец, но зато существует многое такое, что делает мужчину отцом больше, чем простое зарождение ребенка, разве не так? Брюс не может помнить своего отца, и, хотя Эллиот добрый человек, дети его не интересуют. Пол заполнил эту пустоту в жизни Брюса, и поэтому занял определенное положение в нашей семье — положение, от которого впоследствии непростительно грубо отказался, когда Брюсу было семнадцать лет. Бедняга Брюс был буквально раздавлен, — я часто думаю, что он от этого никогда не оправится, — а я была так зла на Пола, что... да, мы были близки еще четыре года, как вам известно, но это было уже не то. Простите меня, что я вдаюсь в такие подробности, но даже теперь так тяжело говорить об этом...

— Я понимаю. Я не должна была спрашивать вас, Элизабет. Простите меня.