Богатые - такие разные

Корнелиус приехал в пятницу, а утром в субботу Пол повез его в деловой центр, чтобы показать ему банк, прежде чем отпустить знакомиться с достопримечательностями города. Прошли годы с тех пор, как Корнелиус в последний раз был в Нью-Йорке, и в прошлые приезды у него не было возможности как следует с ним познакомиться. Перед тем как мы все в тот вечер отправились в театр на «Ученика Дьявола», он рассказывал мне, как побывал на башне «Метрополитен» и об электрических лифтах, поднявших его на сорок четвертый этаж.

— И как вам понравилось то, что вы увидели сверху? — спросила я, вспоминая о том, что только с Вулвортбилдинга открывалась величественная панорама города.

— Очень понравилось, — ответил Корнелиус, но мне показалось, что самое сильное впечатление на него произвело путешествие вверх и вниз в лифте.

— Очень интересно, — прокомментировал он спектакль по возвращении из театра, но оказался совершенно неспособен обсудить с Полом содержание пьесы.

В субботу мы побывали в церкви святого Георгия на Стьювисент Сквер, где всегда молилась мать Пола, а потом навестили могилу предка Ван Зэйлов на кладбище Триннити.

— Как это необычно, — осторожно заметил Корнелиус. — Наверное, в те дни Нью-Йорк был почти захолустным городишкой.

— Совсем как Веллетрия! — смеясь отозвался Пол, явно не замечавший отсутствия у Корнелиуса интереса к прошлому, и в тот же вечер увез его с собой на чашку чаю к Элизабет.

— И что же вы намерены делать, находясь в Нью-Йорке? — осведомилась Элизабет, несомненно ожидавшая ответа, который свидетельствовал бы о его интересе к художественной галерее.

— Я бы посмотрел, как Джек Димпси побьет Фирпоу четырнадцатого числа, но именно в этот день мне придется уехать.

— Оставайся, если хочешь, — предложил Пол. — А билет я тебе достану. Так кто должен победить?

— Димпси, сэр. Думаю, что он нокаутирует Фирпоу... вероятно, в одном из первых раундов.

— Давайте заключим пари, — предложил Пол, взглянув на смотревшую на него с неодобрением Элизабет. — Ставлю пять долларов на то, что Фирпоу выдержит не менее пяти раундов.

— Десять за то, что не выдержит! — заявил Корнелиус и оказался прав. Димпси выиграл бой во втором раунде.

— Смотри, Нейл, — заметил Пол, отсчитывая десять долларов, — будет лучше, если ты не скажешь матери, что я подбил тебя на пари, не то она никогда больше тебя сюда не отпустит. — А на следующий день, когда пришло время Корнелиусу возвращаться домой, он посоветовал ему: — Используй как можно лучше своего нового учителя, начни заниматься некоторыми упражнениями и попытайся порой заглядывать в книги. Когда немного приобщишься к цивилизации, приезжай ко мне снова.

— О, Пол! — сказала я, расслабившись после отхода поезда, — слава Богу, он вам понравился! — Пол промолчал. — Мне он показался очаровательным, — продолжала я, когда мы шли к машине. — Он такой учтивый, у него хорошие манеры и достаточная уверенность в себе, когда ему удается преодолеть застенчивость. Думаю, что лет через пять он будет очень привлекательным. У него такая мягкая улыбка... — Пол по-прежнему молчал. — Что вы о нем думаете? — спросила я, не сдержав желания услышать его мнение.

— Я думаю, что он весьма необычный мальчик, — отвечал Пол. — Интересно будет посмотреть, разовьется ли у него страсть к латыни и греческому.

Сердце мое упало.

— Но это так мало вероятно, если принять во внимание естественные наклонности Корнелиуса...

— Разумеется, шансы, как сказал бы сам Корнелиус, неблагоприятны. Поэтому-то, если он ревностно займется классическими языками, это будет признаком того, что его честолюбие ничем не ограничено.

Он не проронил больше ни слова, и несколько недель после отъезда Корнелиуса ни разу не заговаривал о нем, если я сама не касалась этой темы, что, должна признаться, делала часто. Без Корнелиуса я ощущала некоторую пустоту и со стыдом признавалась себе, как радовалась бы, будь он моим сыном. Только тогда, допуская, что Пол был намерен найти тем летом кого-то вместо сына, я с удивлением подумала — я отдала бы свои чувства только Корнелиусу, и упрямая, ноющая боль моей бездетности стала еще острее и непереносимее.

— Боюсь, что я не почувствовала к нему никакого расположения, — заметила Элизабет, когда я, естественно, упомянула в разговоре с ней о Корнелиусе. — Возможно, я была разочарована тем, что он так мало похож на Пола. Он показался мне холодным и замкнутым.

— Я думаю, он просто стеснялся вас, Элизабет! — запротестовала я. — Вы производите очень сильное впечатление, особенно на юношей его возраста.

— Может быть, — снисходительно согласилась Элизабет. — Как бы то ни было, я рада уже тому, что он завоевал ваше сердце, если не мое.