Богатые — такие разные.Том 2

Он сказал мне, что нужно упорно работать, похлопал меня по плечу и вышел. Он был достаточно сдержанным и, несмотря на все свое обаяние, часто казался холодным. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что не только мое тщеславие, но и моя страстная жажда почувствовать хоть какое-то проявление любви заставляли меня так упорно трудиться в эти волшебные летние месяцы моего пребывания вместе с Джейком, Кевином и Сэмом в Мэне.

Я был его внучатым племянником, но Пол никак не выделял меня, и, если бы не Сильвия, озабоченная состоянием моего здоровья, я вполне мог бы забыть о том, что принадлежал к этой семье. К июлю 1926 года я понял, что у Пола не было любимчиков, но все же всячески старался не страдать от его отчужденности. Однажды он вернулся из короткой поездки в Нью-Йорк и пожелал говорить со мной наедине.

Он увел меня посреди обеда из столовой в библиотеку. Естественно, мне показалось, что я что-то сделал не так. Едва я с железной решимостью проглотил комок в горле, как он улыбнулся мне, и когда в его глазах загорелся мягкий свет, я ощутил всю его привязанность, которой мне так не хватало.

— Садись, Нэйл, — пригласил он. — Мне нужно с тобой поговорить.

Мы уселись один против другого у окна, за небольшим столиком. За окном опускался вечер, и сумеречный полусвет казался таинственным. Мне не было видно выражение его глаз, но он, наконец, наклонился в своем кресле вперед и резко проговорил:

— Сегодня я подписал свое новое завещание. Ты получишь все, что хочешь.

Я был ошеломлен. Попытался сказать, что я больше всего хотел бы, чтобы он дожил до глубокой старости, но он оборвал меня на полуслове.

— Не нужно никаких банальностей, — сказал Пол. — Я принял решение в отношении больших сумм денег и хочу быть совершенно уверенным в том, что мы понимаем друг друга. В частности, я хочу, чтобы ты понял, что большое состояние и власть, которую оно дает, не благо, а бремя и что я назначил тебя своим наследником не потому, что ты мой внучатый племянник — я несентиментален в вопросах кровного родства, — а потому, что считаю, что ты способен нести это бремя и не допустить, чтобы его тяжесть стерла тебя в порошок. У твоей матери есть недостатки, но она дала тебе имя прочной семьи, цивилизованное воспитание и внушила основы христианской этики. Как агностику, мне достаточно чуждо восхищение нравственной силой христианских принципов, и, даже будучи циником, я способен сохранить врожденную веру в добродетели семейной жизни. Но никогда не считай себя неуязвимым, Нэйл. Помни философию греков и не делай ничего сверх меры.

— Да, сэр, — с уважением отозвался я, думая о том, как странно было то, что эти слова, в устах моей матери звучавшие так скучно, прозвучали теперь исполненными такого грандиозного значения.

Он говорил мне, чтобы я воздерживался от неумеренной выпивки, и предупреждал о том, как коварная привычка к алкоголю выходит из-под контроля:

— …И когда за завтраком перед тобой стоит стакан с глотком джина, разведенного апельсиновым соком, не предлагай его никому, оставь все себе. Ты не можешь себе представить, как тяжело жить с этим. И тебе будет нелегко отделаться от этого постоянного напряжения… Скажи, а этот твой поразительный неудачник отчим говорил с тобой когда-нибудь о сексе?

— Нет, сэр.

— Тогда позволь мне сказать тебе следующее: не верь никому. Люди способны на все ради денег, абсолютно на все. Относись скептически к заверениям женщин в любви к тебе. Избегай гомосексуального общения — да, да, я знаю, что тебя интересуют только девушки, и не делай такого оскорбленного лица! Но такие красивые юноши, как ты, неизбежно привлекают внимание гомосексуалистов, и ты должен быть начеку и не допускать никаких оплошностей, которые могли бы привести к шантажу, скандалу и разорению. Всегда помни, что малейшая ошибка в твоей личной жизни может оказаться роковой и привести к катастрофическим последствиям. И независимо от того, насколько ты богат, никогда не забывай о том, что потакание своим эмоциям это такая роскошь, которой ты никогда не должен себе позволять. Может быть, тебе кто-нибудь рассказывал о том, в каком катастрофическом положении я оказался с моей первой женой, матерью Викки?

Он принялся рассказывать мне о своем прошлом. Говорил он долго, луна поднялась уже высоко в небе, и море сияло серебром в ее лучах между стволами сосен. Я скоро понял, что Пол раскрывался передо мной с такой мучительной откровенностью потому, что хотел, чтобы я учился на его ошибках и избежал своих, когда я продолжу его жизнь, из которой он когда-нибудь уйдет.

Я слушал и слушал. Порой он протягивал ко мне над столом руку и касался моей кисти, словно этим мог как-то смягчить рассказ об отмщении. Вдруг он остановился.