– А, знаете, подождите минутку. Я сбегаю к себе и поищу что-нибудь, из чего можно сшить распашонки. И будет у мальчика что надеть. Аи, мой маленький!.. Я сейчас.
– Иди, иди, Лупита.
Оставшись одна, Чоли напоила с ложечки мальчика, запеленала в сухую пеленку.
– Ну, сладкий мой, не плачь, твоя мама бросила тебя, но здесь тебя все будут любить, вот увидишь. Соседи здесь – люди благородные, поверь. У тебя будет много приятелей, друзей. И мать, которая будет любить тебя, словно ты ее сыночек…
Рамона в оцепенении сидела весь вечер в холле, вскакивала на каждый телефонный звонок, на каждый стук в дверь: не Марианна ли… Но нет, уже стемнело, и надежды на ее возвращение оставалось все меньше и меньше. Измученная розысками и бесплодными ожиданиями, Района закрыла глаза и ей показалось, будто она заснула. Очнулась от стука открываемой входной двери и не поверила своим глазам – перед ней стоял Луис Альберто. Она с трудом узнала его, загорелого, бородатого.
– Добрый вечер, Рамона, – сухо поздоровался он.
– Мы не ждали вас, сеньор, – растерялась женщина.
– Да, я ненадолго. Мне нужно уладить кое-какие дела в Мехико. Позовите, пожалуйста, Марианну. Я намерен обсудить с ней предстоящий бракоразводный процесс.
– Но, сеньор, – Луис Альберто увидел замешательство на лице Рамоны, – Марианны нет дома. Она исчезла. Мучилась, страдала после того скандала с Леонардо. Была сама не своя. И эта беременность… Но тяжелее всего она переживала, когда получила ваше письмо, в котором вы сообщали, что хотите развестись с нею…
– Так оно и будет, Рамона. Я за этим, собственно, и приехал, – сухо перебил женщину Сальватьерра.
– Когда Марианна прочитала письмо, с ней случилось прямо какое-то умопомрачение, и она ушла из дома. Сегодня, сеньор, третий день, как ее нет.
Луис Альберто вдруг почувствовал, что все его обиды куда-то улетучились. Ему стало страшно, что с Марианной и ребенком может случиться беда. Он этого не допустит…
– Третий день, Рамона? Говорите, три дня, как Марианна исчезла из дома? Скажите, что вы делали, чтобы разыскать ее?
– Я обзвонила все больницы и частные лечебницы, сеньор, клиники, морги… Но нигде ничего мне не сказали. Тогда я решила связаться с «Красным крестом», мне посоветовал падре Адриан. И там мне сообщили, Марианна попала к ним, что роды были нормальными. Она и ребенок чувствуют себя хорошо. Но… их уже выписали, а ее все нет и нет.
– Ребенок… Ребенок Леонардо Медисабаля…
– Нет, сеньор! Это ваш ребенок. Ребенок Марианны – ваш сын. Как вы могли подумать такое.
– Меня обманули! Я их застал…
– Нет, сеньор, поверьте! Вы и вправду ошибаетесь. У Марианны нет никаких отношений с Леонардо: с того, злополучного дня они и не виделись больше. Он даже ни разу не позвонил. Клянусь вам, это правда. Он пришел тогда всего лишь поздравить вас… Конечно, я понимаю, что после всего, что произошло, вы мне не верите. Но, ради бога, ради памяти о моей дочери, Эстер… Сеньар, клянусь, я говорю правду. Поговорите с падре Адрианом, вся жизнь ее в Мехико прошла на его глазах, и он сейчас здесь, приехал на несколько дней.
Марианна не помнила ничего с той минуты, когда она, словно сомнамбула, спустилась из своей комнаты и ушла на улицу. Не помнила ни имени своего, ни фамилии, ни где живет и откуда приехала. Хрупкая, болезненная память не удержала ни имени мужа, ни близких людей. Она твердила на все задаваемые ей доктором вопросы одно: где ребенок, у нее был ребенок, и она его потеряла… Она хотела видеть своего сына. И когда ей сказали, что она больна, она равнодушно переспросила – больна?.. И снова о сыне, где он, когда он будет с нею.
В ее помраченном сознании порою мелькали, словно кадры немого кино, воспоминания недавнего прошлого. Какая-то улица… Незнакомая женщина с ребенком на руках… Марианна бросается к ней, требует, чтобы та отдала ей немедленно младенца, пытается вырвать из рук незнакомки свое дитя… Но силы покидают, у нее опускаются руки, женщина куда-то исчезает… И снова перед нею белые стены, белый потолок, неживой свет голубоватого освещения палаты… Где ее мальчик, где? И где она сама? Как попала сюда, в это душное замкнутое пространство, откуда нет выхода?..
Глава 5
Ревность – слепое и малопонятное чувство. В порыве его приступа человек может натворить такое, что спустя долгое время будет с удивлением вспоминать свои слова и поступки, не веря, что он мог сотворить подобное.
Последние полгода Луис Альберто жил словно бы не своей жизнью. И когда пришло отрезвление, ему стало страшно от того, что он натворил.
Его безудержно несло к неведомой ужасной развязке.