Богатые тоже скачут, или Где спит совесть

Паника коснулась моего живота, переползая вверх и пытаясь ужом угнездиться на сердце.

— А вдруг кто-то сюда придет? — испуганно предположила я. — Там гуляют пьяные толпы.

Казидис обошел меня, встал спереди и ободряюще улыбнулся:

— Никто не побеспокоит нас. Я предупредил охрану, сюда никто не сунется. Их не пустят. — Седая лунная дорожка пролегла через морскую гладь и обозначила его склоненный профиль, гордый и красивый. — Ты как? Не побоишься? Не передумаешь?

Я захотела ему возразить, что не понимаю странной мужской логики: зачем дважды воровать девушку, шантажировать, затем пройти с ней полный обряд венчания в православной церкви, чтобы задавать такие вопросы. А раньше с этим было нельзя?..

Ну да, ну да… идти коротким путем мужчинам обычно неинтересно. Как же охотничий инстинкт, сопротивление жертвы?

И только я расправила плечи и задрала голову, чтобы разразиться гневной филиппикой в чей-то адрес, как змей Никос, хитроумный и предусмотрительный, ловкий и коварный, сделал по-своему. Прозвучало приглушенное ругательство, и опять он взялся за старое — я имею в виду крышесносительные поцелуи.

Мой разум завопил в безмолвном протесте, и я с радостью ему последовала бы… может быть… Но губам и сердцу было так хорошо, так тепло… Впервые мне дарили столько человеческого сердечного тепла, согревающего и дарящего умиротворение и покой. Оно было таким непривычным, таким нежным… таким светлым… Впервые за долгие годы я перестала быть объектом чужого страха или снисходительной жалости близких.

Тепло, что шло из груди Ника, могло обогреть на всю жизнь. За него я была готова драться и страдать. Да, это болезнь, наваждение. «Грехопадение»… тяжелое, опасное слово помигало красными бликующими фонарями предупреждающих стоп-сигналов и… бесследно растаяло в ореоле негасимого сердечного тепла.

И не говорите мне, что в сиянии романтического ослепления внезапно позабыла, с кем имею дело. Я о том твердо помнила, увы.

Ранее Никос заработал среди женщин определенную (не знаю, как сказать — высокую или низкую?) репутацию. Все бывшие пассии признавали, что у него есть достоинства он умел нашептывать сладкие, подходящие случаю комплименты, не скупился на щедрые подарки и считался тонким знатоком женской психологии среди светских дур, мозги которых сопоставимы с куриными. То есть помнил, что для женщин главное — внимание, умело этим пользовался и еще более умело эксплуатировал это качество.

Второе преимущество — опять-таки по признанию все тех же куриноголовых дур — умение брать нахрапом, буйным натиском и жаркой страстью. Стиль безбашенного ковбоя, горячего мачо. При таком атакующем стиле поведения в конце военной кампании дамы падали к его ногам, как переспелые груши. Буквально укладывались штабелями.

А кто к этому не стремился (в силу лени, девической наивности или максимализма), но привлек жгучий интерес — те бывали похищены и отпущены на свободу не ранее нежели сумеют «договориться» с похитителем. Вы понимаете, каким образом. То есть наш красавец — подлец и манипулятор тот еще. Впитал, можно сказать, с молоком матери.

В итоге: каждая, можно сказать — каждая из его бывших! — почему-то считала, что богач Казидис пал исключительно к ее ногам. Первый и последний раз. И дамы очень удивлялись, когда выяснялось, что это не так. Особенно когда Никос Казидис их не менее быстро вышвыривал из своей жизни, из культа Прекрасной Дамы на лютый мороз. Проделывал он это часто и весьма жестоко.

И я никогда бы не подумала и никогда бы не поверила, что Никос — расчетливо жестокий потребитель женщин Никос Казидис — способен так полюбить. Я ведь, что бы там ни говорили, — ангел. Ангелы как никто умеют чувствовать суть.

Так вот, Никос ради меня пылал, и я твердо знала: сколько бы я ни жила до него и сколько ни проживу после — никто, никто, кроме него, для меня так пылать не будет. Это как морской маяк в ночи для тонущих кораблей, как жаркий костер среди снегов для замерзающего в ледяной пустыне. От него невозможно оторваться и нельзя отказаться по своей воле. Без него невозможно жить. А если и можно — то грустно, тускло и бессмысленно. Холодно. Безнадежно.

А мой «муж» все же исполнил обещанное и начал меня раздевать. О-о-о, эти тягуче-медленные движения ласкающих уст и нежных рук, когда невозможно понять, где заканчиваются ласки и начинается нарочито ленивое раздевание, и наоборот. Когда рука невесомо скользит по гладкой коже, вызывая слабость в коленках.

Я не маленькая девочка, понимаю, на что иду, нарушая запреты и забывая обязанности. Но если решительно откажусь, встану и уйду — предам себя. Что страшнее? То-то.

И я прислонилась к мужу, испытывая огромное счастье, непреодолимое желание прижаться к надежному плечу, почувствовать животворящее тепло тела. Купаясь в волнах его нежности, я осмелилась отвечать его ласкам. И было это не животной страстью, дикой и мимолетной, — на самом деле мы, дети Света, ей почти не подвержены. В нашу первую ночь было нечто другое.