Богатый

Ни один мускул не дрогнул на лице Марты в течение всего этого грустного чтения. Только дочитав последнее слово, она беспомощно опустилась на стул. Сквозь загар проступала бледность на ее лице, финиковые глаза свои она потупила долу. Она ни разу не подняла своего лица, когда все начали тихо совещаться между собою, обсуждая все то, что следовало предпринять в связи с похоронами дяди Васи. Игнат вызвался сходить в город и попытаться найти катафалку. Отец Илларион был озабочен неимением священных риз. Но Мария и Виктория вызвались пошить их. Зинаида и Лукерья пообещали пошить черные попоны и черные капоры. Дядя Петя пообещал разрисовать ризы золотом. Он из всех как-то наиболее страдал, он крепко переживал горе Марты. Ему очень хотелось хоть чем-нибудь ее отвлечь, развеселить. Он подошел к ней, наклонился, заглянул ей в лицо, положил ей на плечо свою руку, зашептал:

— Марточка, знаешь что? — приподняв голову, Марта смотрела ему в глаза грустно, грустно. В ее лице и во взгляде было что-то детское несмелое, ожидающее как бы от дяди Пети утешения. Увидев все это, дядя Петя залепетал шепотом: — Свой зонтик я в поле сжег.

Святая невинность седого художника, сотворила первую улыбку на новом жизненном пути Марты.

XIV

В городе Игнат быстро нашел похоронный магазин. Насчет гроба и его доставки на машине до условного места разговор с гробовщиком был коротким и ясным. Но когда Игнат заговорил о старинной конной катафалке, хозяин магазина, удостоверившись, что это не шутка, посоветовал Игнату заняться археологическими раскопками в джунглях. Следовало бы после такого совета сразу вернуться домой, но Игнат был слишком добросовестным и потому решил попытать счастья в других местах.

В кабачках было людно, и ему показалось небесполезным потолкаться среди народа, порасспросить. «А вдруг кто-нибудь видел в сарае хоть пыльную грязную, но все равно можно привести в порядок», — подумал он.

В каждом кабачке Игнат заказывал себе выпивку. Даже угощал старичков вином и заводил с ними разговор о катафалке. Результат получался всегда и везде один и тот же: собеседники умолкали, переглядывались с кабатчиком и его клиентами глубокомысленными взглядами. Читать эти взгляды было Игнату легко: он понимал, что даже старички видят в нем ненормального, который только случайно разгуливает на воле.

В общем, это его даже развлекало, он производил некий опыт над современной психопатией человеческой.

Именно то, что во всех кабачках реакция была одна и та же, показывало Игнату, что люди под влиянием технических достижений дошли до одного уровня мышления.

В одном из кабачков Игнат вдруг увидел знакомую фигуру у стойки.

— Сенька, ты!? — спросил он.

— О, Игнаша! какими судьбами!? — ответил молодой франт в дорожном костюме. Приятели крепко пожали друг другу руки. Можно было подумать, что они обнимутся и поцелуются. Но этого не произошло, Игнат терпеть не мог целоваться с мужчинами.

— Сто лет не виделись, давай-ка сядем за столик, — в голосе Сеньки было много лиризма. Игнат сразу увидел, что лиризм приятеля главным образом питается яркостью костюма, холеной внешностью, уверенностью в том, что он все знает, понимает и что по-за его знаньями и понятьями, ничего интересного быть не может.

— Но, не сто, а года два, пожалуй, — отозвался Игнат, отодвигая стул. Они уселись лицом к лицу. Каждый заказал лакею выпивку по своему вкусу.

— Ну, так вот, я возвращаюсь домой. Мои каникулы тю, тю, тю… Кончились! Трудно начинать опять тянуть лямку, — заговорил Сенька.

— А я лямки не тяну, — заметил Игнат. Но это замечание, как бы, прошло мимо ушей Сеньки. Он продолжал с азартом:

— На своем автомобиле я побывал в Италии, в Сербии, в Греции и жена со мной. Чего только мы не видели, каких блюд не отведали. А на дороге что было! Ты себе представить не можешь, как я мчался! Обгонял такие машины: «Дрин Дрон», «Шиномаз» а у меня «Какч Перекач». Мой горизонт так теперь расширился, благодаря поездке! — и еще, и еще хвастался Сенька, прихлебывая из стакана вино. Ему явно хотелось возбудить зависть в приятеле. Однако Игнату завидно не было. Наоборот, у него росло по мере разговора отвращение.

— Вот, ты думаешь, будто бы у тебя горизонт расширился, — перебил словесный понос повествователя Игнат.

— Безусловно, — уверенно воскликнул Сенька.

— Так знай же, что он наоборот у тебя сузился до ширины тех дорог, по которым ты мчался. Ваши все впечатления сводятся к бегущему навстречу шоссе. Вы все одержимые. Вы все под наркотиком быстроты, собак давите, людей давите, сами убиваетесь. Сколько ваши поездки стоят!? Мертвых собирай, раненых лечи, дороги вам строй, полицию для вас содержи, да еще и какую полицию: на вертолетах. Вы стоите черт знает сколько! На эти деньги можно содержать миллионы лошадей. А поезда вполне достаточны для того, чтобы ехать далеко.

— Шутишь, Игнат! — Воскликнул Сенька, — ведь это же прогресс, культура!

— Да, конечно, если это культура… ты прав, — согласился Игнат, делая саркастическую улыбку.

— Помилуй, конечно, — пожимая плечами, сказал Сенька и, переводя разговор на другую тему, спросил: