Богатый

— Ну, а ты, что поделываешь, отдыхаешь!? Тут в общем положение неплохое, но удобств пожалуй еще мало. Места дикие.

— Я работаю на ферме, а не отдыхаю. У нас другой мир, другая культура, — отмахиваясь от осы, ответил Игнат.

— Как может быть другая культура? все культуры теперь одинаковы, даже папуасы и те культивируются. Да уж не стал ли ты монахом!? Может быть, христианство хочешь возродить? — С этими словами Сенька начал присматриваться к мозолистым рукам Игната, к его костюму. Глаза у него стали нахальными. Сенька чувствовал свое превосходство. Свою неотразимость.

— К сожалению, я не христианин, благодаря тому, что не могу любить людей. Но в нашем обществе есть и христиане.

— Я это понял сразу. Автоматически люди, не видящие блага в прогрессе, должны быть ненавистниками человечества. Как можно не ценить достижений! Я, например, хотя и атеист, люблю человечество. Мы живем и работаем на благо людей. Вся наука построена на любви к человеку.

— Как же ты любишь!? — спросил Игнат. — Вот ты описывал мне с восторгом, как ты всех на дороге обогнал. Это ради любви что ли? Нет, брат, у меня больше логики в моей нелюбви. За что их любить? За то, может быть, что отравили реки, моря, уничтожили деревья, уничтожили всех животных, изобрели телевизоры, которые учат разврату, держат толпу в лапах сатаны. Тут, как видишь, дорогой мой, есть за что ненавидеть, а любить не за что.

— Да, это есть, существует, но все это чепуха по сравнению с тем, что нам дается. Животные, деревца, без них можно еще лучше жить. Вот я благодаря науке и технике провел великолепно свои каникулы. Мы стали быстрыми, всезнающими, труд сведен почти до нуля.

— Вернее будет, однако, сказать: мы стали ядовитее скорпионов, обжорливее акул, мы запутались в сетях проводов, радиоволн, мы умираем, и нас, словно скот, тащат в могилы на машинах с быстротой сто в час, — Сенька хотел прервать Игната, но Игнат вошел в азарт и продолжал чистить человечество на все корки: — Сколько пилюль ты поглощаешь? Сколько раз тебя кололи во все места, чтобы искусственно поддерживать в тебе твой разум, твою энергию, твою тупо тлеющую жизнь. Разве ты спишь без снотворного? Разве ты не болен язвой? Разве у тебя не черные легкие? Разве ты хоть раз в жизни задумался о своем назначении? Разве ты хоть раз в жизни помолился? Разве ты не чувствуешь, что каждую секунду может взорваться водородная бомба, и все полетит вверх тормашками? И ты думаешь, что за все это я должен благодарить? Мой лучший друг полагает, что за все это нужно всем вашим техническим советникам и ученым прописать всенародную порку.

— Это ты уж слишком хватил! — с этими словами Сенька в раздражении чрезвычайном вскочил, бросил монету на стол и вылетел из кабачка бомбой.

XV

Среди чашек, бокалов, крошек и пятен на скатерти стоял транзистор в чехле с ремешком и пряжкой. Богатый задумчиво крутил кнопки. Голоса каких-то людей, словно поджариваясь на сковородках, потрескивали, то громче, то тише. Рявкнуло и еще раз, и еще раз. Затараторило: быстро, быстро, на языке, незнакомом Богатому. Невеста и сестра смотрели на перстень Богатого. Крупный бриллиант пускал лучики.

Вдруг в соседней зале грянул джаз. Так и не успев в мировом пространстве уловить подходящей волны, Богатый резким поворотом кнопки прекратил истерику своей игрушки.

— Глянь-ка, что они там затеяли!? — обратился к невесте Богатый.

— Пусть она сходит, — указала она на сестру, — мне не хоцеца.

— Нет, ты ступай, — приказал жених.

Вынув из сумки зеркальце, невеста подправила голубой помадой губы, взяв другую помаду, намазала ресницы красным, под глазами пустила зеленый цвет. Отставив зеркальце, она внимательно присмотрелась к своему лицу. Спрятала зеркальце, встала, покрутила разноцветными кудряшками. Надувные туфли с ангелом и чертом беззвучно донесли ее к двери. Приоткрыв дверь, она тут же притворила ее и промолвила: — Купсиски тансюют, — положив на плечо Богатого ручку, она зевнула, уселась ему на колени и, еще не совсем закончив зевок, предложила: — Пойдем спать, мне хосеца в кловатку.

— Тебе всегда в кловатку, — передразнила сестру младшая сестра.

В голове у Богатого сидел другой транзистор. Вместо электрических батареек эту машинку приводили в движение три вещи: коммерция, желудок и половая энергия. Невеста старалась пустить в ход эту последнюю. Поерзав на коленях, она решила добавить еще и поцелуй с тем, чтобы жених сделался мягче и послушнее. Но так, вдруг, целоваться новой модой запрещалось. Полагалось сначала спринцовкой убить бациллы у себя во рту, так же как и во рту партнера. Когда она уже спринцевала свой рот, Богатый сказал:

— Я хочу танцевать.

— Отклой лот! — крикнула невеста, целясь спринцовкой.

Но Богатый, закрыв рот рукой, спихнул ее с колен и сказал:

— Убирайся со своей спринцовкой, это будет потом.

— Мне такое обсество не по нутлу, там хамы тансюют, — попробовала еще одно средство невеста.

— Раз я не брезгаю, тебе и подавно не следует брезгать. Ты не можешь, а я если захочу, могу купить себе любой титул, могу сделаться бароном, графом, князем.