Богатый. Свободный. (не) Мой

И целуется классно. Так, что тело окутывает приятное тепло, слабеют ноги, а внутри начинает рождаться потребность чего-то большего. Желание подчиняться. Принимать мужчину. Стать с ним единым целым.

И перестать, наконец, быть женщиной Саввы Белова. А стать свободной. Ничьей. Может это и не плохо. Пометить себя другим самцом. Стереть из себя принадлежность кому-то одному.

Потому что для того, кто меня сейчас целует, это скорее всего просто удовлетворение любопытства. А вдруг я какая-то особенная?

Но мне кажется, его невозможно удивить.

И я не буду стремится. Пусть он просто сделает мне хорошо.

Поцелуи становчтся все смелее, руки мужчины начинают путешествовать по моему телу, расстегнув куртку.

Поэтому когда чья-то рука сзади пережимает мне горло, я элементарно перестаю что-то соображать.

Еще мне в висок упирается нечто холодное. Очень холодное. Железное.

Я распахиваю глаза в надежде, что мне лишь показалось.

Но слышу возле своего уха злобный шепот.

– Тихо, сучка. Не вздумай орать. Иначе сверну тебе шею.

Шею сдавливают сильнее. Дышать становится труднее. Сознание никак не желает принимать такую реальность.

Влад стоит напротив, подняв руки в гору. До него пара метров. За ним замечаю пару крепких мужчин.

Это, что, шутка такая?

Не смешно.

Несмотря на то, что меня держат за шею, мне удается повернуть голову в бок. К нам бежит охрана Холодова. В воздухе раздаются неясные звуки. И до нас никто не добегает. Мужчины в костюмах падают на снег. Мне даже кажется, что я вижу как белый снег окрашивается красным.

Нет, не шутка.

Мужчин возле нас становится больше. Они в масках и камуфляже. У них – оружие.

Во что я влипла?

На сцене появляется еще один человек. Люди, окружившие нас, при виде него подбираются. Похоже, это главный.

– Грузите, – отдает он распоряжение.

И мне очень не нравится его голос. Вернее, даже не голос. А тон. Как будто для него, то, что происходит – привычное дело. Это плохо, очень плохо.

– Эту куда? – еще один вопрос.

А я даже не сразу соображаю, что речь обо мне.

На меня обращают внимание, сканируют ледяным взглядом, от которого мне хочется закричать во всю мощь своих легких.

– Тоже с ним.

Я наталкиваюсь на взгляд синих глаз. Отмечаю про себя, что он неплохо держится для всего этого треша.

Не вовремя, конечно, но оба подвисаем, глядя друг другу в глаза.

Шок. По другому объяснить то, что вырывается у меня изо рта я не могу:

– Ну вот и потрахались... – слова слетают с губ вместе с облачком теплого воздуха.

Слышали их, разумеется, все.

Синие глаза напротив начинают полыхать.

– Лесь, заткнись, – Холодов решает, что лишь гневного взгляда для меня будет недостаточно.

Рука в перчатке хватает меня за подбородок, хватает цепко и сдавливает сильно. Нельзя же так. Синяки останутся. Хотя я, наверное, не об этом переживаю. Какая разница, если на трупе останутся синяки?!

– Не волнуйся, голуба. Хочешь, я его заменю? – со мной решил поговорить главарь этой шайки.

Молчи, Олеся, ради всего святого, молчи. У тебя сын. У него скоро день рождения.

Но медвежья лапа на моей нежной коже вызывает неконтролируемый протест.

– Ага, щаз! Ты ж не олигарх.

Рука в перчатке отталкивает мое лицо.

– Шкура продажная – цедит тихо и раздраженно.

– Чего встали? – рычит он на своих людей, – Пакуйте.

Нам на головы цепляют мешки, причем Владу первому, подхватывают небрежно и закидывают в автомобиль. Скорее всего, в минивен. Это остается только предполагать, потому что возможности видеть меня лишили. Руки оставили свободными. Но о сопротивлении сейчас не может быть и речи. Нужно выбрать подходящий момент. Если он представится.

Не знаю, кто кроме нас еще в салоне. Но Влад, я уверена, здесь. Даже в мешке я чувствую его запах, перемешанный с дорогим парфюмом. Точно, угарный газ. А я передышала и у меня глюки.

– Влад, – зову я осторожно, – Слушай, это какой-то квест? Кто-то из твоих приятелей развлекается?

И правда... Может же, это быть правдой. Ну, пожалуйста.

– Не надейся, – отзывается рядом со мной голос их главного, – Но если твой ебырь будет сговорчивым, то ни ты, ни он не пострадаете.

От расстройства хочется топнуть ногой и заплакать, захлебываясь рыданиями. Мне за что это все? Холодов же мне никто. Мы так и не переспали ни разу. А теперь, возможно, меня из-за него убьют.

Вся несправедливость мироздания заставляет меня продолжить разговор:

– Зачем ты вообще на набережную приехал? – высказываю претензии, пусть Холодов мне и не ответил, – Тебя, что, звали? Хотел прогуляться, Алку бы прихватил...

От мешка ужасно чешется нос. И я издаю позорное:

– Апчхииии, – да еще как-то совсем по-детски.

– Не паникуй, – слышу голос Влада, приглушенный, тоже из-под мешка, – Все будет хорошо.

Хорошо?

Надо перестать привлекать внимание.

Что хорошего я от этих мужиков видела?

Спасение утопающих, дело рук самих утопающих – успокаиваю себя этой истиной и усаживаюсь поудобнее.

Только бы мне чуть-чуть повезло. Немного совсем. Добраться до пистолета. Я очень хорошо стреляю.

Матвей

Набираю матери, глядя на циферблат часов, висящих на кухне. Пять утра. Где она может быть?