Богатыри не мы. Новеллы

Майк издал сложный звук, одновременно заключающий в себе насмешку, возмущение и стон.

– Уже легче, – с этими словами Димка ловко перехватил графинчик с «Араратом» и переставил поближе к себе. – В таком случае, слушай мою команду: заканчиваем хлестать благородный напиток, аки денатурат в подворотне, степенно пьем кофе и рассказываем, что стряслось. Подробности пока разрешаю опустить. Давай самую суть.

Майк невесело усмехнулся, но послушно сжал большую кружку с «американо». Пить, правда, не стал – просто вдыхал поднимающийся от нее ароматный пар, прикрыв глаза. Димка прихлебывал свой «улун» со все той же великолепной невозмутимостью сфинкса и ждал.

– Скажи, Димыч, – наконец начал Соколов, – что ты думаешь насчет переселения душ? Только честно.

Кузин смешно почесал нос, чихнул, по-собачьи тряхнув головой и чудом удержав на кончике носа «грибоедовские» очочки, а потом сообщил:

– Нууу… Платон, например, верил. Правда, считал, что таковые происходят не чаще, чем раз в тысячелетие. Но если допустить…

Посмотрев на выражение лица Майка, он осекся, поправил очки и абсолютно серьезно поинтересовался:

– Ты внезапно осознал себя Наполеоном?

Любому другому в подобной ситуации Соколов объяснил бы со всей доходчивостью, что он думает по поводу неуместного зубоскальства, но это же Кузин. На него обижаться бессмысленно.

– Если бы. Понимаешь… я, кажется, превращаюсь… в своего отца!

Пара минут прошли в почти полной тишине. Димка изучал лицо друга, который послушно предоставлял ему материал для исследований, катая меж ладоней смятую в неровный шарик салфетку. Бариста за стойкой считал что-то на калькуляторе, время от времени записывая получившиеся цифры в блокнотике. Посетители кафе словно сговорились: никто не входил и не выходил, не посещал уборной и не передвигал с грохотом либо скрипом стула по облицованному узорными плитками полу, а разговоры либо прекратились, либо велись совсем тихо. Наконец Майк не выдержал и начал рассказывать. Причем, вопреки кузинскому призыву, сутью он не ограничился. Видно было, что давно накипевшее в душе требовало выплеска. Почувствовавший это Димка вошедшего в раж друга не перебивал и в итоге услышал вот что.

Вечер. Конец трудового дня. Едет маршрутка. Такая себе традиционная для «спальников» развалюха цвета «плащ тамплиера на третьем году крестового похода». Дверь заедает, из прорех в сиденьях лезет, как каша из кастрюли, поролон, пара треснувших по всей площади стекол держатся на честном слове и скотче. Одним словом – машинка вот-вот откинет колеса и устремится в Края Вечного Техобслуживания. Пока же в ней – ни одного свободного места, и даже в проходе кто-то стоит, скрючившись. Все устали, все хотят домой, у половины сумки тяжелые, к тому же душно и пахнет отнюдь не розами. Понятное дело, пассажиры слегка на взводе. За рулем маршрутки, что примечательно, не какой-нибудь Вазген или Рафик, а, судя по физиономии, самый что ни на есть Иван. Тоже усталый, поскольку с раннего утра на трассе. Тоже раздраженный, потому как… а хрен его знает почему. Может, за проезд передают неактивно, или с крупными купюрами лезут, или остановить просят «где-нибудь тут», да еще и в самый последний момент, а «спасибо» водителям говорить им гонор не позволяет. Не суть, в общем. И вот наш Иван пытается поправить настрой любимой музыкой, врубив на магнитоле «Радио Шансон» и малость не рассчитав с громкостью. С радиоволны какой-то самородок тут же начинает натужно хрипеть на весь салон о нелегкой доле воровской, шалавах, хазах и мусорах. Понятное дело, долго такое, не будучи водителем Иваном, выносить затруднительно. И вот некая девушка – ничего себе так девушка, хотя косметики малость перебор, – интересуется у водителя: нельзя ли, мол, что-нибудь другое включить? Интересуется, прямо скажем, на повышенных тонах, и не думая скрывать своего отношения к блатной романтике. Но не успевает Иван и рта раскрыть, как вмешивается другой пассажир. «А людям, может, нравится!» – заявляет он, перекрывая шансон. «Не в ресторане, чтоб музон заказывать!» – заявляет он. «Скажи спасибо, что тебя везут, дура крашеная, и не чирикай!» – заявляет он, добавив в адрес обалдевшей от такого напора девушки еще несколько эпитетов один другого хлеще. Лицо девушки идет пятнами, но воспитание (или инстинкт самосохранения) не позволяет ей ответить обидчику на понятном ему языке. В результате она лишь хлопает глазами и придушенно пищит что-то возмущенное.