Богатырщина. Русские былины в пересказе Ильи Бояшова

Стали бояре читать ярлык, а в нём вот что Скурлой понаписано: «Если отдадут мне Киев добром, так его добром возьму. А не отдадут Киев добром, так я его боем возьму – все соборные церкви на дым пущу, самого князя под саблю склоню, а Апраксию-княгиню за себя возьму».

Пригорюнился князь, закручинился. Накинул он кунью шубу на одно плечо, а соболью шапочку на одно ушко и побрёл по городу Киеву. Навстречу ему калика перехожий: лапоточки у того калики о семи шелках, порты на нём ситцевые, рубаха шелковая, а в руке калика держит палочку пятьдесят пудов. Говорит князю калика:

– Здрав будь, Владимир, князь Киевский!

Князь отвечает:

– Не знаю, как тебя и величать.

Тот говорит:

– Зовут меня великое могучее Ульянище. Это ведь я самому Илье Муромцу доставал походную баклагу, подавал ему медвяное питьецо. Что-то ты, князь, потупил ясные очи, опустил буйную голову ниже плеч.

Вздыхает князь:

– Как не потупить мне очи, великое могучее Ульянище! Как не опускать ниже плеч буйную голову! Или не видишь: наехала на Киев орда, стоит она под холмами, под стенами – черным от неё черно. Скурла-хан похваляется соборные церкви на дым пустить, меня под саблю склонить, а молодую жену мою, княгиню Апраксию, себе замуж взять. Уж не знаешь ли ты какого заезжего богатыря? Свои-то у меня все повывелись.

Спрашивает калика:

– Как так они все повывелись?

Отвечает князь:

– Не позвал я Муромца к себе на почестен пир. Прогнал Василия Казимировича с Алёшей Поповичем. Добрыня за то сам ко мне не явился, а Чурила свет Пленкович, знай, по сей день под подолами у попадей и попадьёвых дочек своё счастье ищет. Оставался один Ставр Годинович, да и того я обидел.

Калика спрашивает:

– Отчего бы тебе тогда с князьями-боярами думу не думать?

Владимир отвечает:

– Разбежались князья-бояре по хоромам, по теремам – с ними хорошо лишь на пирах сидеть, а со старым Бермятой много ли навоюешь.

Ульянище тогда говорит:

– Вот что, князь Владимир стольно-киевский! Не тебе хочу сослужить службу, а малым деткам, беззащитным жёнам. Послушай ты меня, калику, внимательно: поищи по городу не на улицах-переулочках, а в киевских кабаках. Загляни в кружала, где гуляет кабацкая теребень, отыщи там доброго молодца, зовут его Василием Игнатьевичем. Василий тот на печи лежит расхристанный: ни креста на нём нет, ни пояса. Всё у него пропито, в кабаках заложено, и спит он под рогожей уже третьи суточки – ни о чём не ведает, знать ничего не знает.

Послушался калику Владимир, принялся ходить не по улицам-переулочкам, а по питейным домам. Прав оказался Ульянище – разыскал в кружале князь молодца: лежит тот на печи и не шевелится. Волосы на голове его спутаны, весь-то он расхристанный: ни креста на нём нет, ни пояса. От великого хмеля третьи сутки молодец не просыпается.

Говорит князь пропойце таковы слова:

– Здрав будь, млад Василий Игнатьевич! Полно тебе, молодец, спать под рогожею. Ты уж встань с печи-муравлинки, послужи мне верой-правдой.

На первый раз Василий Игнатьевич и глаза не протёр.

Князь тогда пошёл на второй након:

– Здрав будь, млад Василий Игнатьевич! Просыпайся от хмеля, сослужи мне великую службу.

Василий на то разве чуть шевельнулся.

Кличет Солнышко в третий раз:

– Добрый молодец, Василий Игнатьевич! Пока ты гулял да спал, приключилась великая беда! Скурла-хан стоит с ордою под Киевом.

Лишь тогда Василий пробудился, от великого хмеля проснулся. Говорит Василий таковы слова:

– Я бы рад послужить, но трещит трещоткой буйная моя головушка.

Наливает князь Василию в турий рог зелена вина, ни много ни мало – полтора ведра. На закуску подаёт ему калач бел-крупитчатый. Взял Василий рог одной рукой, выпил его в един дух, рукавом занюхал, утёрся.

Говорит затем князю:

– Не обмылось ещё у Васьки ретиво сердце, не взвеселилась у него буйная головушка! Всё так же трещит она трещоткою.

Наливает князь второй рог, а в том роге ни много ни мало – два ведра с половиною. Вновь протягивает пропойце калач бел-крупитчатый. Взял рог Василий одной рукой, выпил его в един дух, от калача ущипнул всего лишь кроху неприметную, ссыпал её в рот и сказал:

– Не обмылось ещё у Васи ретивое сердце, не взвеселилась его буйная головушка.

Наливает тогда князь в третий раз турий рог в целых три ведра, подаёт Василию калач бел-крупитчатый. Взял Василий рог в одну руку, выпил его в един дух, весь калач в себя закинул. Говорит Васька князю в третий раз:

– Вот теперь обмылось моё сердце ретивое. Вот теперь взвеселилась моя головушка. Я готов бы служить тебе верой-правдой, да вот только нет у меня ни креста, ни пояса, ни полотняной рубашечки, ни доброго коня, ни лошадиной сбруи, ни тугого лука, ни калёной стрелочки, ни боевой палицы, ни копьеца бурзамецкого – всё я пропил, всё в кабаке заложил у чумаков, у целовальников.

Пошёл князь Владимир к чумакам да к целовальникам, говорил им такие слова:

– Эй вы, чумаки-целовальники, отдавайте всё назад Васеньке безденежно!

Отвечают чумаки-целовальники: