Богатырские хроники

Мне подносят ковш. Это чистая вода. Но я не успеваю выпить его весь. Что ж, думаю я, этого мне хватит еще на день. Я подмигиваю Волхву:

— Что, когда богатыри пьют дурман, они молчат?

Волхв спокойно говорит:

— Илья говорил. И Алеша говорил. Ты молчал. Но ты особый богатырь. Такого мог воспитать только Никита.

Я не уверен, что он лжет про Илью и про Алешу. Может быть, они и схвачены. Даже наверное. Но сейчас я должен думать о другом.

— Давай поговорим, Добрыня. Ты понимаешь, что твоя жизнь и жизнь твоих друзей зависит от тебя. Конечно, ты скажешь, что не поверишь моим обещаниям, и будешь прав. Но все равно я — твоя последняя надежда. Из этих подземелий тебе без меня не выйти.

— Это подземелья под курганом, на котором стоит Идолище?

— Что ж — ты умен. Да.

— И построены они людьми с Востока.

— Да. Больше никто не сумел бы построить их так.

— И чтобы даже входа не было заметно со стороны. Возьми меня в следующий раз на Восток, Волхв.

— Только в клетке, Добрыня. Тебе верить нельзя.

— Когда Идолище развернули на северо-запад?

— Недавно. Уже при мне.

— А остальные Оплоты? Они тоже развернуты теперь на Русскую землю?

Волхв нахмурился:

— Значит, уже Никита знал про Оплоты? У кого-то слишком длинный язык. Интересно, у кого?

— Нет ничего тайного, что бы не сделалось явным, Волхв.

— Вопрос в том — явным для кого? Ты начинаешь пугать меня своей осведомленностью, Добрыня.

— Явным для всех, Волхв. А что я пугаю тебя — спасибо.

— Впрочем, что это я увлекся любезностями. Теперь — отвечай. И помни, я узнаю, когда ты будешь лгать.

— Я не мальчик, Волхв. Это я знаю.

— Где сейчас Никита?

— Там, где он исполняет свой нынешний подвиг.

— Что князь Владимир намерен делать со Святополком?

— Когда находят змею в доме, об этом не трубят на всех углах.

— Почему вы поехали на Идолище?

— Потому что Оплоты смотрят на северо-запад.

— Нет, так не пойдет. Ты расскажешь мне всю свою жизнь от начала и до конца, ничего не упуская. Вот тогда мне будет интересно, и я смогу тебя отпустить. Я люблю отпускать богатырей. Возможно, Никита рассказывал тебе про Рогожку.

— Никита рассказывал мне про Рогожку. Но жизнь свою я расскажу кому-нибудь другому. Давай и я спрошу тебя. Что ты задумал на Русской земле? Почему ты не знаешь ни сна, ни отдыха? Ради чего трудишься, Волхв?

— Ты смел, богатырь, — смеется Волхв. — Но я ни чего не расскажу тебе. Вдруг нас кто-нибудь услышит? И потом, ты хоть обладаешь и невеликой Силой, но как знать, что ты можешь?

— Ты зря связался со Святополком, Волхв. Святополк — хорь. И у него написано несчастье на лбу.

— Несчастье? — смеется Волхв. — Ты правильно читаешь. Но это несчастье придет тогда, когда я сам этого захочу. А в общем, будь ты проклят, живучее семя! — И он бьет меня сапогом в лицо.

Меня пытают.

Отче наш иже еси на небесех и остави нам долги наши якоже и мы оставляем должником нашим и не введи нас во искушение но избави нас от лукавого верую во единого Бога Отца Вседержителя Творца небу и земли видимым же всем и невидимым и во единого Господа Иисуса Христа Сына Божия единородного нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес распят за нас при Понтийском Пилате и страдавши и погребен а-а-а.

Я лежу на спине. Я уже почти не страдаю. Темно. Скоро все кончится. Я не могу двинуть рукой. Факелы. Волхв. Опять? Я не хочу этого.

— Теперь ты знаешь, как пытаю я. Но это последнее, что ты узнаешь. А птицы, которые склюют тебя, не сумеют рассказать даже о твоих муках. Но я позабочусь, чтобы об этом узнали, не беспокойся.

— Оплоты… Остальные — тоже… смотрят на Русскую землю? — бормочу я, и, как ни странно, Волхв меня понимает.

— Ну, это уж слишком, — говорит Волхв с некоторым удивлением, — Надеюсь, больше у Никиты учеников не было!.. Умирай медленней, Добрыня… Никитич.

Темнота. Ти-ши-на.

Ты ставишь на ночь чан с ядовитым отваром над дверью. Ты бережешься от Волхва. Ты не называешь его имя. Я вижу твои руки. И я вижу твое лицо. Я недолго смотрел на него и больше никогда не увижу. Только в жизни вечной — но будут ли там лица? Твоих рук там, наверное, не будет. Мать глядит на икону. Мать бродит по дому. Вас двое там. Вы ждете. Вы не дождетесь. Что будет с вами? Сила, Сила моя, скажи мне, что будет с ними? Да где ты вообще, моя Сила? Боль — скоро ли ты оставишь меня? Я не сопротивляюсь больше. Прощайте. Я не хочу умирать медленно.

Звон мечей. Это архангелы бьются с бесами. Я в преисподней. Нет. Это не архангелы. Я слышу только чужую речь. Стоны. Я не в преисподней. Я все еще в своей каменной клетке. Бой продолжается. Кто-то распахивает дверь, и факелы ослепляют меня, а я по-прежнему не могу шевельнуть рукой.

Глава двадцать вторая

Не буду подробно описывать, как меня вынесли наверх, как я слушал язык степняков и в полубреду плохо понимал его; не буду описывать, как поразили меня звезды на ночном небе и свежий ветер и как мне показалось, будто я уже в раю. Кто-то суетился около меня и вливал мне в рот отвар и смазывал чем-то жгучим мои раны; рядом еще шел бой, а я уже проваливался в забытье.