Богатырские хроники

— Значит, Волхв спрашивал даже про меня? Не совсем списал меня на покой, сквитаться хочет? Если хочет — только за то, что я взял тебя в ученики, Добрыня. Я знаю, как ты сейчас называешь себя; ты захотел, чтобы я жил даже в твоем имени. Пока я жив, я буду помогать тебе, когда это будет действительно нужно. Но я и впредь буду держаться в стороне. Ты идешь по дороге своих подвигов, а я уже отжил, в сущности, свое. У меня еще есть Сила. Но мои силы кончились на тебе. По большей части я тебе уже бесполезен. Я не хотел, чтобы ты тратил свое время на меня, и поэтому я на время ушел из твоей жизни. Теперь я скажу тебе, где ты можешь меня найти. Я живу в скиту в северных лесах, я расскажу тебе дорогу туда… Меня зовут теперь не Никита, а Феодосии. Никита умер, Добрыня, в ту ночь, когда я оставил тебя на дороге в Крепость. Это было суровое испытание; ты мог попасть в большую беду. Но только так можно было тебе стать настоящим богатырем. Когда я оставлял тебя на ночной дороге в этой страшной мгле, я поступал правильно, как Учитель богатыря; но я грешил против Иисуса. У богатырей много таких грехов. И они отвечают за них. Но зато ты прошел огонь и не дрогнул даже перед лицом Волхва… Что до князя Владимира, я думаю, ты был прав. Если что-то и способно заставить князя одуматься — так это то, что верные слуги отказываются от него. А убеждать его бесполезно. Что же до того, что тебе посоветовал Властитель Крепости… со Святополком… решать тебе, но все же пока измена не совершена, карать за нее я бы не стал. Я уверен, что ты прав И что Святополк совершит эту страшную измену. Но если бы богатыри карали за помысел, они бы уподобились обычным злодеям на тронах… Ты уже сделал большое дело: один Оплот на время исчез, Крепость помогает тебе, у тебя в руках немало нитей. Когда настанет грозное время, ты сможешь сделать многое…

— Но, Учитель, я почти ничего не узнал про Оплоты. И про Восток — отчего оттуда идет эта злая Сила?

— Про Оплоты вряд ли кто-нибудь теперь знает больше твоего на Русской земле. А Сила… Я ничего не знаю наверняка, я только могу рассказать тебе то, что сам слышал и что может оказаться неправдой или в лучшем случае, неполной правдой.

Нам только кажется, что земля наша не таинственна и везде одинакова. Но это не так. Когда Бог сотворил землю, он оставил на ней отпечатки своих пальцев. Вся земля — творение рук Бога, но кое-где она больше помнит творение и стоит ближе к Богу. У каждой земли своя судьба, скрытая от наших глаз, но очевидная знающим. В некоторых местах земля как бы соприкасается с невидимым миром, Сила которого настолько велика, что и вообразить ее невозможно. Святая земля, наверно, центр Вселенной. Здесь вочеловечился Христос, здесь его распяли, отсюда его ученики понесли свет во все края. Но есть и другие земли, отмеченные Богом. Я слышал, что следующей за Святой землей почитают великую горную страну далеко на Востоке. Она обширна, и малозаселена, и вознесена к небесам, и совсем не похожа на то, что мы привыкли видеть. И ей дадена великая Сила. Но Сила может использоваться как во имя добра, так и во имя зла… Из этой-то страны и пришла, как я думаю, Сила Оплотов… Но помни, всегда помни, Добрыня: земля Силу с небес получает… Не забыл ту, лунную ночь? Лунную ночь я забыть не мог.

Это случилось на второй год странствий с Учителем. Напоив коней, я прилег на землю. Что-то будоражило меня; уже ученый, я прислушался к себе и понял, что тревожила меня луна. Я поднял голову.

Полная луна, как живая, пристально смотрела прямо на меня. Она словно лежала на темно-синей наковальне неба, и невидимый кузнец невидимым же молотом высекал из нее свет и пускал по луне пепельные тени.

Свет стал прибывать; мне стало как-то невыносимо тоскливо, но я не мог оторвать от луны глаз. Тени, ходившие по ней, шепотом говорили о тайнах, и я пытался понять их язык. Постепенно движение теней ускорилось, потом тени стали виться метелью, а потом вся луна зашевелилась, заплясала и вдруг упала мне в глаза; голова моя закружилась, я зажмурился и в страхе прижался к земле.

— Добрыня! — Сквозь тошноту и звон в ушах голос Учителя казался удивительно далеким. — Добрыня!

Я хотел сказать, что сейчас мне очень плохо, но что скоро это пройдет и я снова стану самим собой, но пепельный водоворот крутил меня, как хотел, и я стремительно понесся куда-то…

Когда я очнулся, голова моя лежала на /коленях у Учителя. Едкая жидкость жгла горло.

— Лучше?

— Лу-лучше, — выговорил я с трудом и на всякий случай зажмурился.

— Проклятие, — сказал Учитель зло, и, никогда не слышавши от него такого, я вздрогнул и открыл глаза. Учитель мгновенно прикрыл мне лицо ладонью. — Лежи. И все-таки это проклятие… Я должен был, должен был знать и предупредить, но я надеялся, просил, чтобы этого не было…

— Чего не было, Учитель? — едва выговорил я, в полном сознании, но обессилевший.

— Луна, — сказал Учитель горько. — Лежи, глаз не открывай. Нюх я к старости терять стал… На покой, на покой, — бормотал Учитель. — Хватит… чуть не погубил… в пустыню уходить пора…

— В какую пустыню?