Богдан Хмельницкий

«Ординация» коснулась и самого Богдана. Должность войскового писаря была ликвидирована, и он, таким образом, лишался влиятельного места в войске. Не получил он взамен никакой другой из высших должностей, доступных казакам, — ни войскового, ни полкового есаула. Потоцкий соизволил назначить его лишь одним из десяти Чигиринских сотников, и в этой должности он и будет состоять почти десять последующих лет.

Но польское руководство по оставляет его в покое и в должности сотника, часто вызывая то в Киев, то в другие города. Видимо, боялись, поэтому и вызывали, чтобы был часто на виду. В обоснованности такого опасения вскоре шляхтичей убедил один случай.

По «Ординации» сейм выделил деньги для восстановления крепости на Кодаке. И вскоре крепость была восстановлена тем же Бопланом. Теперь это было сооружение, еще более укрепленное и пушками, и валом, высота которого, как писал в своем дневнике очевидец Богуслав Казимир Машкевич, «была такова, что из-за него едва виднелся верх замковых построек». В крепости постоянно находился гарнизон в 600 человек «доброго войска». Машкевич далее писал, что «перед заходом солнца всегда били зорю и запирали ворота. После чего никого уже не пропускали ни в замок, ни из замка, хотя бы и в случае крайней необходимости; люди, находившиеся в замке, разумеется, все вооруженные мушкетами, неусыпно оставались на страже».

Ночью крепость обходила дозором стража и сам комендант. Часовые никого близко к крепости не подпускали. На расстоянии трех километров от Кодака построили сторожевую башню, «с вершины которой открывался горизонт на восемь миль вокруг».

Чтобы придать крепости как опоре польского правительства против народа еще больший вес, губернатором ее коронный гетман назначил известного своей расторопностью шляхтича Яна Жолтовского, а комендантом — своего племянника Адама Конецпольского, вернувшегося недавно из-за границы. Крепость, по мнению знатоков военного дела, была «твердыней неприступной». Когда она была готова, осмотреть ее приехал сам коронный гетман Конецпольский.

Чтобы устрашить казаков и показать им силу крепости, на осмотр пригласили также казацкую старшину, среди которой был Богдан Хмельницкий. Конецпольский давно относился к нему с недоверием и искал только случая, чтобы разоблачить его и уничтожить.

При осмотре крепости он злорадно спросил Хмельницкого: «Ну, каков кажет вам Кодак? Угоден вам, казакам?» Тот ответил ему по-латыни: «Manus tacta — manus destruo!» (Что человеческими руками создается, то человеческими руками разрушается.)

В дерзком ответе Чигиринского сотника коронный гетман усмотрел намек на нечто большее и решил расправиться с ним. Предчувствуя это, Хмельницкий незаметно бежал из крепости. Конецпольский потом не раз сожалел, что упустил случай покончить со своевольным «казацким выкормышем». И даже перед смертью, призвав сына, он сказал ему, что «боится, чтобы Речь Посполитая не испытала от Хмельницкого много беды, потому что никогда еще не было среди казаков человека таких способностей и разума».

Конецпольский просил сына «найти против него какое-либо обвинение, чтобы сжить его со света».

Да, уже тогда шляхта ненавидела и боялась Хмельницкого, хотя еще и не взялся он за святое дело освобождения народа. Но, судя по всему, уже серьезно помышлял о нем.

НА СЛУЖБЕ У КАРДИНАЛА

Когда казацкие послы были в Варшаве, французским посланником при дворе состоял граф де Брежи. К этому времени Франция, всеми государственными делами в которой ведал всесильный кардинал Ришелье, стремясь не допустить дальнейшего усиления Габсбургов, открыто вступила в Тридцатилетнюю войну. Французская армия, возглавляемая принцем Конде, прозванным современниками Великим Конде, одержала в этой войне ряд значительных побед, но обессилела и нуждалась в пополнении.

Трудно сейчас даже предположить, кому пришла идея обратить внимание французского правительства на казаков. Вероятно, не обошлось без Боплана, который не только построил крепость Кодак, но и командовал отрядами польских войск против Острянина и Гуни. В этих боях он испытал смелость и мастерство казаков и не мог не рассказать о них своему соотечественнику де Брежи. Не мог он не обратить внимания и на Богдана Хмельницкого, которого искренне уважал как смелого и разумного воина. Как раз в это время инженер Гийом Левассер де Боплан уже мог возвратиться во Францию. После смерти в 1643 году Людовика XIII королем Франции был провозглашен его пятилетний сын Людовик XIV, от имени которого был обнародован эдикт об амнистии гугенотам-эмигрантам. И Боплан наведывается во Францию, а потом и возвращается навсегда.