Читаем Богдан Хмельницкий полностью

привешенный к зеленой сосновой ветви, должен быть знаком для взаимного обознания

*). По известию другого источника, таким знаком был зеленый снурок, носимый

каждым из ополчения, п пламя угрожало тому селу, где не хотели видеть этого знака 2).

Напирский надеялся на Хмельницкого: тогда еще никто не предвидел берестечского

поражения; надеялся и на трансильванского князя. Напирский думал воспользоваться

повсеместным отсутствием дворянства, ушедшего в посполитое рушенье.

Предводитель хотел завладеть всеми укрепленными местами, потом взять Краков и

предать столицу в руки Хмельницкого в то время, когда шляхтичи будут отстаивать

права свои на Волыни. Для удобнейшего исполнения замысла, и притом, чтоб не

тратить понапрасну людей, Напирский, называя себя Косткою, распустил слух, будто

прислан от Яна Казимира с повелением занять крепости, оставленные без обороны.

Первая крепость, с которой он начал дело, была Чорстын, лежащая на неприступной

горе, на берегу реки Дунайца. Там, вместо старосты, оставался подстароста, жид.

Напирский требовал, чтоб его впустили. Самозванец показывал грамату с подписью

короля, с большою висячею печатью. Жид сначала было-воспротивился, но вскоре

почувствовал, говорит современник, что у него недостало духу. Мятежники заняли

Чорстын 14-го июня.

Напирский поручил Радоцкому и Лентовскому, которых наименовал полковниками,

собирать охотников и приводить к нему в Чорстын. Он распустил еще универсал от

своего имени, в котором, выдавая себя за королевского посланца, предостерегал всех,

чтоб не доверяли никаким другим универсалам, хотя бы с королевскою подписью и с

печатью, потому что король, находясь под страхом от шляхты, поневоле должен

издавать то, что ему прикажут. Отдавая на полный произвол хлопов их владельцев

шляхетской породы, Напирский возбранял трогать костелы и единственное лицо из

всех панов — Здановского, Новоторжского обывателя. 24-е июня было днем,

предназначенным Напирским для своего похода на Краков. Но в этот заранее

намеченный день случилось иное.

Дошла весть до краковского епископа, которому король предоставил тогда надзор за

этим краем. Он отправил шестьдесят драгун и поручил старосте добчицкому Иордану

отобрать занятый замок.

«По какому праву и по чьему приказанию занят Чорстын и что за войско появилось

в Польше?»—написал Напирскому епископ.

«Я Костка, природный дворянин Речи-Посполитой, — отвечал самозванец, — я

прислан от короля для охранения границы от неприятельских нападений. Его

величество беспокоится, что все дворяне вышли из отечества и потому прислал меня».

Иордан но был допущен занять замок и должен был вернуться ни с чем в Краков.

Видевшие Напирского сами не знали, кем следует считать его: тем-ли, за кого себя

выдает, или самозванцем, но уверяли епи-

1)

Дневн. Освец. Киевск. Отар. 1882 г. Сент., 505.

2)

Bell, scvth. cos., 209.

433

скопа, что сами видели королевскую грамату, и рассказали ему приметы нового

чорстынского коменданта.

«Не может быть, — сказал епископ,—я знаю всех Косток, сколько их есть в

Польше. Это не Костка».

Подозрение его оправдалось: в Краков привелн из отряда Напирского покупщиков

пороха и олова; они сознались под пытками, что замок занят приверженцем

Хмельницкого.

Узнал тогда епископ, что сельский люд составляет сходки и утыкает свои хаты

ветвями. Епископ понял, что затевается что-то недоброе для шляхетства. Он послал

отряд своей надворной команды и с ним хоругвь староства Опунцкого, всего около

тысячи человек, под начальством шляхтича Яроцкого, а между тем написал к королю о

случившемся.

К Напирекому в Чорстын не успели еще. собраться скопища народа, возбуждаемого

им против панов. С ним в Чорстыне на первых порах было всего сорок пять горцев и

пять девушек. То был его весь наличный гарнизон. Неожиданно явились под замком

епископские драгуны. Напирский не впал в отчаяние, приказал зажигать натертые

смолою пуки соломы и выставлять их напоказ, чтоб этим сигналом дать знак своим

единомышленникам и побудить их поспешить на выручку, а сам бодро и стойко

оборонялся против драгунов и за скудостью огнестрельных снарядов лил на них со

стен растопленную смолу и метал камни. Прошло так два дня. Ожидаемой выручки не

было. Тогда подначальные, потерявши терпение, стоя на стене замка, закричали, что

готовы выдать Напирского и его товарища Лентовского, если им даруют пощаду и

прощение. Яроцкий сразу на все согласился, опасаясь долго медлить, потому что могла

появиться многолюдная ватага мятежных хлопов, с которою не легко будет

расправиться. Горцы связали Напирского и Лентовского и выдали Яродкому. Тогда же

схва чен был и выдан произведенный Напирским в полковники Чепец. Этот человек

прежде был атаманом разбойничей шайки и пойманный был осужден на смерть в

Новом Торге в то время, когда Напирский проживал у Здановича и выдавал себя за

лицо, которому король поручил вербовать воинов. Напирский упросил городских

райцев освободить от смертной казни Чепца, дюжого молодца, и позволить взять его в

войско. Получивши, таким образом, этого Чепца в свою власть, Напирский сделал его

своим пособником в деле народного возмущения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное