Богдан Хмельницкий

степени пировавшая и веселившаяся Польша была безопасна для иноземцев,

приезжавших туда с торговою целью, может служить примером поступок в 1640 году

брацлавекого воеводы, очень значительного лица в Речи-Посполитой, который

остановил на дороге греческих купцов, забрал себе их деньги, а их самих засадил в

тюрьму.

Монархическое правление, при всех случайных проявлениях рабства, бесправия,

произвола и невежества, имеет то важное достоинство, что если верховная власть

попадется в руки благомыслящих лиц, то появляется возможность полезных изменений

и преобразований. Дурной республике нет никакого спасения. Республиканское

правление, бесспорно, есть наилучший, желаннейший строй человеческого общества,

но оно совместно только с тем, что есть наилучшего в человечестве — с равноправием,

общественною энергиею, честностью и стремлением к просвещению. Если этого нет

— республиканское правление ведет государство к погибели, и рано или поздно это

государство или перестанет быть республикою, или достанется другим. Ему нет

другого исхода, потому что нет никакой силы, которая могла бы предохранить дурную

республику от разложения. Понятно, что там, где все решается большинством

участвующих в правлении, при господстве в этом большинстве нелепых понятий, лени,

застоя и развращения, голос тех, которые взывали бы об исправлении

господствовавшего порядка, будет голосом незначительного меньшинства:

большинство не станет его слушать.

Поляки теряли то, что само по себе хотя не было добром, но могло вести к добру,

теряли воинственность, а с нею и заботливость • о самосохранении. Пред каждым

сеймом поляки хлопотали о том, чтобы их сейм не соглашался на увеличение войска,

не хотели, чтобы им пришлось через то платить что-нибудь и, таким образом, умалять

средства для своей роскошной жизни, а более всего боялись, чтобы войско не

сделалось орудием усиления королевской власти и стеснения шляхетских прав. Шляхта

предпочитала ежегодный платеж дани крымскому хану за то, чтобы тот не позволял

татарам грабить Польши,—отважной решимости сбросить это иго. Между тем, в

Польше войска были и не умалялись, но то были войска панские, так называемые

надворные команды; у некоторых, напр., как у Вишневецких, было такого войска

несколько десятков тысяч; было оно неспособно защищать край в случае опасности, но

приносило вред для страны; с этим войском , паны делали друг на друга наезды и вели

междоусобные драки; оно давало средства для поддержания беспорядков в Речи-

Иосполитой. Отсюда выходило,

120

что Речь-Посполитая, еще недавно имевшая, как государство, достаточно

воинственной силы, чтобы одерживать верх над соседями и расширять свои пределы,

при Владиславе IV стала уже державою слабою и сохранялась более обстоятельствами

• и слабостью соседей, нежели собственными достоинствами?; Турция до поры до

времени могла ей быть не страшна, когда находилась под властью женолюбивого

Ибрагима. Московское Государство должно было поправляться от ран, нанесенных ему

смутною эпохою. Швеция при Густаве-Адольфе отвлекалась тридцатилетнею войною,

а преемница его королева Христина не любила воинственных затей. Козаки были

задавлены, а с ними вместе и русские хлопы, так часто беспокоившие панов своими

восстаниями, не смели проявлять своей злобы. Но с переменою лиц и обстоятельств у

соседей, нападения на Польшу внешних врагов, возбуждения украипских волнений

грозили Польше бедами, при том обленении, в которое погрузилась шляхетская нация.

Если Речь-Посполитая не была еще на краю пропасти, то шла уже прямою и покатою

дорогою в эту пропасть. Предохранить ее от падения и повернуть на другой путь,

возвратить к новой жизни нельзя было иначе, как подорвав в ней республиканский

порядок и утвердив торжество монархического принципа. Это возможно было

совершить только при образовании значительного войска, которое было бы .под

верховным начальством одного короля. Составить и образовать это войско можно было

только затянувши Польшу в важную войну.

Такая мысль и заняла короля Владислава.

Государь этот был более поляк, чем всякий другой из польских избранных королей.

Он говорил и любил говорить по-польски, ходил в польской одежде, усвоил польские

приемы жизни и вообще любил Польшу, как можно любить отечество. В молодости он

путешествовал по Европе, многое замечал, многому учился, был человек, по своему

времени, образованный, и не разделял того католического фанатизма, который обуял

тогдашнее польское общество. Владислав был сторонник веротерпимости и свободы

убеждений: это показала защита, оказанная им при вступлении на престол

православию; так же гуманно относился он к диссидентам и, желая примирить их с

католиками, устроил в Торуни совещание между теми и другими, с целью уладить

возникшие недоразумения. Само собою разумеется, что в анархической Польше такия

меры не могли быть действительны. Владислав был славолюбив и потому ему по-

сердцу была война; жажда к деятельности одолевала его; бездействие томило его, а он

был осужден на бездействие; его самолюбие должно было постоянно терпеть унижение