Богдан Хмельницкий

Вскоре прибыл и Максим Кривонос. Хмельницкий встретил его с большим почетом, как первого своего соратника. Один в пышном гетманском одеянии, спокойный и рассудительный, другой и здесь, в кругу своих друзей, напряженный и острый, готовый к быстрому действию. Слегка улыбаясь, подошли друг к другу и обнялись, как братья.

— Приветствую тебя, Максиме, и рад за тебя очень. Добряче пощипал ляхов, большое тебе спасибо.

Хмельницкий скосил чуть в сторону глазом, и тут же из-за его спины выскочил джура Мартынец. В руках у него была сабля, окованная червонным золотом, с белой роговой рукоятью, с которой свисали кисти из золотых нитей. Она приковала взоры всех присутствующих, которые знали толк в оружии.

Взяв саблю двумя руками, Хмельницкий любовно окинул ее взглядом и торжественно протянул Кривоносу:

— Возьми, брате, за службу твою народу, от всего запорожского рыцарства. И пусть не дрогнет с ней твоя рука, как не дрожала до сих пор.

— Спасибо, гетмане, и вам, панове товариство.

Кривонос поклонился Хмельницкому, казацкой старшине, что стояла за ним, разодетая в пышные ярко-красные, оранжевые и синие жупаны с оружием на ремнях, на которых блистало золото, и принял от гетмана саблю в свои твердые, жилистые руки. Вынув из ножен лезвие, молча поцеловал холодную сталь и, бросив лезвие снова в ножны, повесил саблю через плечо. И хотя ему радостно было от того уважения, которое оказывали ему сейчас его побратимы и сам Хмельницкий, он чувствовал себя в своем простом казацком жупане не совсем уютно среди этого золота и серебра, богатых панских одеяний. И уже подумывал, как бы тихо уйти отсюда к своему войску и там попировать на славу, как подошел улыбающийся Хмельницкий, обнял его за плечи обеими руками и поцеловал трижды, потом еще трижды. А за ним начали подходить и полковники.

Тут гетман повел своими широкими плечами и на всю залу разнесся его зычный голос:

— А теперь, братья, пошли обедать. Заждалась нас добрая чарка.

…На следующий день новая радость. Со своим поднестровским войском пришел к Паволочи Ганжа. Пришли Нечай, Морозенко, Тыша. Собирались побратимы на новую войну.

Но не все радовало гетмана в эти дни сбора и устройства войска. Да и как тут быть спокойным, когда вот уже третьего посла, теперь уже путивльского воеводы Ивана Трифонова, к полякам приводят к нему его казаки. Больно и непонятно. Братья же, одному богу молимся. Зачем же к врагам обращаться?

Уже было немного успокоился он, когда на свое письмо к воеводе Семену Волховскому получил от него ответ, что если кто говорит, «будто на вас хотим стоять, и то некто вместил вам неприятель христианской веры, хотя тем в православной христианской вере ссору учинить. И вы б и вперед от нас того не мыслили и опасения никакова не имели; и от вас никакова дурна не чаем и опасенья не имеем потому, что вы с нами одной православной христианской веры». А тут новое письмо. Что тут предпринять? И он пишет путивльскому воеводе Никифору Плещееву письмо, снова полное разочарования и горечи:

«Вельможному пану Никифору Юрьевичу Плещееву, воеводе путивльскому. Доброго здоровья и всякого добра от господа бога иметь желаем. Не ожидали мы того от вас, чтобы есте ляхам, недоверкам, на нас, православных християн, на братия свою, помощи войсками своими давали, и как теперь получили есмо надежные сведения, что с ляхами на нас хочете воевати, ибо посланца вашего, едущего от князя Вишневецкого с грамотами, по имени Иоан Трифонов, поймали есмо, из которых грамот хорошо поняли, хотя писали есте в будто против татар крымских помощь дадите…» Далее он предлагал, обращаясь к царю Алексею Михайловичу, идти на ляхов. И окончив письмо, подписал: «Богдан Хмельницкий гетман Войска Запорожского».

Так он теперь стал подписываться, упуская слова «его королевского величества», после того как узнал о новом походе поляков против него.

Это письмо Хмельницкого, как и другие его письма подобного содержания, сразу же было переслано царю Алексею Михайловичу. И тот, посоветовавшись с боярами, указал воеводе Никифору Плещееву отписать Богдану Хмельницкому о том, чтобы он не опасался выступления России на стороне Польши. «А вперед бы к Вишневецкому и к Адаму Киселю и к иным ни к кому без нашего указу ни о каких делах листов от себя не писал и с ними не ссылался».

После этого царского указа, разосланного во все пограничные с Украиной воеводства, сношения их с польскими магнатами прекратились.

Готовясь к битве, Хмельницкий ожидал татар, которых агитировал в Крыму сын Тимош, вел дипломатическую игру с польскими магнатами. Через своих осведомителей он знал о разладах и спорах в польском лагере.