Богема

— Кто тебе сказал, что я отношусь к этому серьезно?

Я смутился еще больше.

— Послушай, — Лукомский взял меня за руку, — скажи правду — ты, может, влюблен в эту девушку?

— Я?! За кого ты меня принимаешь? Если бы я был в нее влюблен, разве я взялся бы за такое поручение?

— Вообще-то, не мог бы, но всякое бывает… Ну а теперь… я еду.

Мы вышли из «Метрополя». Я чувствовал себя нехорошо и не мог определить, что именно меня расстроило. Это, пожалуй, огорчало больше всего.

Через минуту я неожиданно очутился в объятиях Клюева.

В гостях у Ройзмана

— Ты куда?

— Коля, вот не ожидал! Откуда ты?

— Был у тебя и не застал.

— Я… видишь ли…

— Ну-ну, понимаю.

— Подожди.

— Ты лучше скажи, когда выборы?

— Неужели тебя это интересует?

— А тебя?

— Меня? Нисколько.

— Не лукавь. Признаюсь, что меня интересуют больше всего обеды и… слухи о том, что члены правления будут получать жалование… потому что мои дела не ахти. Я сейчас из деревни, а там тоже хоть шаром покати.

— Сегодня на квартире у Ройзмана предвыборное собрание.

— Он мне ничего не говорил.

— Ты его видел?

— Полчаса назад заходил к нему.

— Ах, мерзкая крыса. Но ничего, я все улажу. Слушай, он хотел сначала меня выдвинуть в председатели правления, потом вдруг прибежал рано утром, виляет хвостом, умоляет не сердиться и пожертвовать своей кандидатурой ради Сергея. Я, конечно, согласился.

— Сережа в Москве?

— Да.

— Он же собирается в Питер.

— Ничего подобного. В Питере никого нет. Все почему-то бегут оттуда.

Мы пересекли Театральную площадь, прошли мимо Охотного ряда на Воздвиженку, где находилась квартира Матвея. У подъезда Клюев остановился.

— Ты считаешь, что это будет удобно?

— Какой вздор! Беру все на себя.

Мы поднялись на второй этаж и позвонили. Николай подошел к окну, из которого виднелся большой, хорошо вымытый и вычищенный асфальтовый двор. Через минуту после звонка за дверью раздался писклявый голос:

— Кто там?

— Мы к Ройзману, — сказал я.

— Что?

— К Ройзману.

— К какому Ройзману?

— Бог мой, вот беда. Точно в крепости живут.

— Открывайте! — крикнул я, раздражаясь.

— К какому Ройзману? — пищал за дверью голосок. — К отцу или сыну?

— К Матвею Давидовичу.

— К кому?

— Тьфу! К Матвею! — закричал я на всю лестницу.

— Сейчас посмотрю.

Прошло несколько минут. Послышалось шарканье туфель. Теперь уже другой голос, старческий, дребезжащий, начал допытываться сквозь плотно закрытые двери:

— Вам кого?

— Да откройте, наконец, — взмолился я. — Меня пригласил Мотя. Я — Ивнев.

В дверях что-то щелкнуло, загремел болт, дверь слегка приоткрылась, чуть выше звякавшей дверной цепочки высунулся красный пористый нос, на котором, напоминая дряхлого всадника, восседало старое замызганное пенсне.

— Вы к Моте?

— Да, к Моте.

— Сейчас.

Дверь захлопнулась.

— Идиотство какое-то, — пробурчал Клюев.

Наконец послышались шаги Моти.

— Рюрик, это ты? — спросил он, не открывая дверей.

— Да я, я, черт тебя возьми. Ты замораживаешь меня на лестнице!

— Неправда, у нас лестница теплая, — серьезно ответил Мотя, впуская нас в переднюю.

Увидев Клюева, не сделал даже попытки скрыть удивление.

— Привел Колю, — быстро сказал я.

— Ну ладно, — бросил Ройзман, крутя прядь волос у виска и не изменяя выражения неудовольствия. — Только, пожалуйста, вытирайте хорошенько ноги. У нас натирали полы.

— Можно и не напоминать, — сказал я, снимая пальто. — Кто-нибудь есть?

— Несколько человек. Между прочим, здесь Соня.

— Очень хорошо. Она мне нужна. А Сережа?

— Есенин? Нет. Я его не звал.

— Не позвал Есенина? Ничего не понимаю.

— И не поймешь. Лучше все сделать без него.

— Как без него?

— Преподнести председательский колокольчик, а в детали не впутывать.

— У тебя все какие-то фокусы, Мотя.

— Совсем нет… Ну, идемте. Послушай, — обратился он к Клюеву, — когда ты перестанешь носить эти ужасные сапоги? От них такая вонь.

— А ты заткни нос, — ответил тот, добродушно улыбаясь.

В комнате Ройзмана было несколько юных поэтов и Соня. Увидев нас, она сразу подошла ко мне.

— Ну как?

— Хорошо. — Я натянуто улыбнулся и, оглянувшись, прошептал: — Он просит вас… зайти к нему сегодня.

— Меня? К нему? Господи, — взволнованным шепотом произнесла она, опускаясь в кресло.

— Кажется, собрались все, — сказал Матвей, обводя беспокойным взглядом присутствующих. — Даже больше, чем все, — добавил он, криво улыбаясь, с неудовольствием глядя на Клюева.