Богема

— Вернее, маленькое письмо.

Соня подошла к письменному столу и вынула из ящика вчетверо сложенный листок бумаги.

— Хотя оно без конверта, я его не читала.

Разворачиваю листок.

«Дорогой Рюрик! Соне не читай, иначе она рассердится, ее скромность обратно пропорциональна героизму. При встрече расскажу подробно. Соня нашла брата, он сражался у белых. О себе расскажет сама. Ее здесь любят и ценят. Крепко жму руку. Лукомский».

Я отошел к окну. Не хотелось, чтобы Соня заметила на моих глазах слезы радости. Потом подошел к девушке и крепко обнял.

— Соня, как ты попала на фронт?

— Это долгая история.

— Я думаю, у нас есть время.

— Понимаешь, Рюрик, иногда трудно объяснить простые вещи. Расскажу о фактах. В Твери я отдохнула от шума и суеты. Меня тянуло в Москву. В поезде встретила подругу по гимназии — врача. Мелькнула мысль, и я ее осуществила: поехала с ней в Серпухов и попала на фронт. Но эшелон, в котором мы ехали, окружили белые. Многие погибли, другие попали в плен. Мне повезло, я осталась в живых, пришлось быть сестрой милосердия у белых. Там встретила брата Петю.

— Остальное знаю из письма, — перебил я Соню. — Всегда чувствовал, ты создана для больших и хороших дел.

— Рюрик, милый, не надо пышных слов.

После небольшой паузы спросила:

— Что пишет Лукомский?

— Не знаю, как быть. Лукомский просит, чтобы я не читал тебе письма. Вот, цитирую: «ее скромность обратно пропорциональна героизму…»

Соня засмеялась:

— Узнаю Лукомского.

— Ну, читай сама.

Соня, улыбаясь, прочла письмо.

— Он любит гиперболы. Слово «героиня» не подходит ко мне.

— Ну хорошо, расскажи про Петю. Как он себя чувствует?

— Рюрик, я тебя не узнаю. Что значит — чувствует? Он не на курорте. Если ты не можешь обойтись без этого слова, отвечу так: как на войне.

— Соня, и я тебя не узнаю. Ты никогда не придиралась к словам, теперь научилась. Уж не на фронте ли?

— Я не придираюсь, но боюсь, мы скоро разучимся понимать друг друга. Мы в разных мирах. Что ты не пользуешься случаем, не упрекаешь меня за громкие фразы? Я привыкла к пышным словам и до сих пор не научилась по-иному передавать простые ощущения и чувства. Но я научилась понимать никчемность громких, пыльных слов. Такие слова не нужны, необходимо действие, честное, без оглядки, самолюбования, которое есть не что иное, как возвращение к старому, но нарядившемуся в другие одежды. Я никому об этом не говорила. Может быть, это путано, но я говорю тебе как старшему другу: нельзя забыть прошлого, оно существует внутри нас. От него можно отойти, и очень далеко, но забыть невозможно. Уверена, ты меня поймешь, если и не сейчас, то немного позже.

Я начинал понимать Соню, сказал ей об этом горячо и искренне. Она просияла.

— Значит, наша дружба не разрушится ни при каких обстоятельствах.

После небольшой паузы спросила:

— Ты хочешь кушать?

— Нет.

— А чай выпьешь?

— Да.

За чаем мы говорили, будто никогда и не расставались.

Сергей Есенин и Федор Раскольников

Гостиница «Люкс» на Тверской отведена для приезжих ответственных работников, но в виде исключения в нее временно поселили руководящих деятелей Москвы, которым жилуправление не подыскало подходящей квартиры.

Около восьми вечера мы подошли к одному из номеров четвертого этажа. Постучали. Ответа не последовало.

— Раз он хотел меня видеть, — сердито произнес Сергей, — надо было прийти днем.

— Но он приглашал вечером, — ответил я, — назначил когда: восемь часов.

— Мало ли что! Времени у него не хватает. Пришли бы днем, было бы лучше.

— Сережа, ты рассуждаешь, как ребенок!

— А ты — как чиновник! — огрызнулся Есенин.

— Довольно дурить. Постучим еще раз.

Со свойственной деликатностью стучу в дверь. Ответа нет.

— Разве так стучат! — воскликнул Сергей.

— Иначе не умею. — Я рассердился: — Не нравится, стучи сам.

— Если я начну стучать, дверь треснет, — улыбнулся Есенин. — Ты скажи, как было дело? Он действительно хотел меня видеть?

— Я уже десять раз говорил. Встретился он мне сегодня утром на Тверской и спрашивает: «Вы правда близко знаете Есенина?» Я отвечаю: «Это мой друг». Он обрадовался, улыбнулся и сказал: «В таком случае большая просьба: познакомьте нас. Я так люблю его стихи. Хочется посмотреть, каков он. Приходите сегодня вечером часов в восемь вместе. Мой номер люкс вы знаете». Вот и все, а ты хочешь, чтобы я привел тебя в три часа и сказал: «Здравствуйте, мы пришли к вам обедать». Так, что ли?

Есенин засмеялся.

— Ну ладно, тогда постучу я. — И забарабанил так, что через минуту дверь приоткрылась и показалась голова Федора Федоровича Раскольникова.

Увидев меня, он догадался, что рядом Есенин, и широко распахнул дверь.

— Простите, грешного. Задремал, а потом и заснул крепко.

— Сережа так громко стучал в дверь, что вы проснулись. Знакомьтесь: это и есть знаменитый поэт, которого вы любите и которого просили представить пред очи свои.

Раскольников обнял Есенина.

— Вот вы какой! Я вас и представлял именно таким. Разве чуть повыше.

— Какой уж есть, не обессудьте, — шутливо проокал Есенин.