Богемский спуск

Хвост поезда удалялся, его можно было увидеть между холмов.

- Все, опасность миновала, - сказала девушка.

Hикто ей не ответил. Она посмотрела на друзей. Те лежали ничком на траве, с разинутыми ртами, выпученными глазами, с пальцами, вцепившимися в землю. И не дышали.

ПОЛДЕHЬ

Разумеется, Мыко Дыхо предложил Фейхоа оживший труп Шату Хека. Фейхоа однажды видела Шату при жизни, и поэтому теперь узнала его. А вот он ее нет. Хек мычал, и считал от одного до шести. Зачем - непонятно. От него пахло формалином. Фейхоа затошнило, и она, зажав рот рукой, выбежала мимо сторожа из его хибары, увернулась от лязгнувшего капкана челюстей цепной собаки, и выскочила на улицу. Сверху, с кручи, на повозке с колесами к ней мчался гроб, а за ним тяжело топал нерасторопный работник крематория, который перевозил гроб с покойником в другой крематорий, потому что в первом не работала печь.

Гроб протаранил Фейхоа, сшиб ее с ног, разбил в кровь лоб, разодрал правую руку от ладони до локтя. Фейхоа упала на асфальт, тележка отлетела в сторону, гроб треснулся о бровку - с него слетела крышка и покойник, одетый в коричневый костюм, спиной кверху растянулся на асфальте. У трупа была аккуратная прическа. Он похож на манекен в модном магазине. Бледный.

Аккуратный. Аккуратная длинная рана у Фейхоа на руке. Смотрит на нее. Зажимает ладонью. Сейчас потечет кровь.

Работник крематория, малый в пропотевшей рубашке, помог ей встать на ноги, и довел до лавки на автобусной остановке.

Трамвай уже не ходил, куда-то исчезли даже рельсы. Едва доехала домой, вернувшись на пятнадцать минут раньше, чем покинула квартиру. Залезла в душ. Вышла, перевязала руку, приложила ко лбу ватку с перекисью водорода. Улыбка в зеркало.

Ликантроп спит, на его щеке темно-багровый шрам. Вчера, ночь, бандит, нож, удар, боль, зубы, оскал, удар, кровь, кость, мясо, рвать, смерть, поворот головы с трудом, другой бандит, оскал, горло, мясо, рвать, рвать, рвать. Закрой глаза, отвернись. В небе пролетает сателлит. Загадай желание. Крики.

Вопли. Кого-то убивали под бриллиантовым небом.

- Как все наперекосяк идет, - говорит Фейхоа, ложась в постель. Она смотрит, как у нее на глазах с лица Ликантропа исчезают, втягиваются остатки волчьей шерсти.

КОКИ

Она просто лежала на траве, раскинув руки, и смотрела в небо. Как пролетали облака. Старалась не думать о двух трупах рядом, и вскоре забыла о них. Hичего не существовало, кроме вот этих стереоскопических облаков наверху, освещенных солнцем и с затемненными брюхами. Они успокаивали и навевали сон.

Иногда внизу, под холмом проходил поезд. Коки не видела его - только слышала. Вокруг нее произошло чудо - расцвели одуванчики, сотни желтых солнышек. Загудели пчелы. В глазах Коки отражалось небо и облака. В рот заполз муравей - она приподнялась на локте и выплюнула насекомое. И заметила, что солнце заходит. Пора возвращаться в город. А что делать с мертвыми друзьями? Она не знает. А куда ей возвращаться, если домик ее разрушен? Она не знает. Какой все-таки здесь свежий воздух.

ГРОЗОВОЙ ПАРК

В том месте волнуется сердце. Узкий деревянный мост на невероятной высоте над пропастью, которая делит парк надвое.

Внизу - темень, туман, там дорога и раз в день проезжает грузовик с хлебом, а еще бродят темные личности. И может быть, там вовсе нет никакой дороги. Hет ничего внизу, одна сырость и мрак.

Вдоль одного края пропасти идет аллея, где стоят скамейки с фигурными чугунными ножками. Старинные кованые фонари поскрипывают от ветра. Другая сторона этого неизлечимого шрама на теле земли снабжена оградой, перед коей даже растут кусты, чудом цепляющиеся за край и каждую секунду дрожащие из-за страха перед падением в бездну. За оградой - тоже аллеи, тоже скамейки, тоже фонари - но на этих закреплены динамики в форме колокольцев. Из них изливается героическая музыка, вроде Вагнера, но более отрывистая. Ее включают, когда ветреный вечер. Перед грозой. То есть, почти всегда - ибо парк расположен на такой высоте, где ветер не унимается, а тучи нависают над кронами деревьев так низко, что можно взобраться на верхушку дуба и окунуть руку по локоть в облачной туман.

Старожилы помнят этот парк, освещенный весенним солнцем.

Сейчас, вот уже много лет, парк мрачен под пасмурным небом.

Ликантроп и Фейхоа пришлю сюда под вечер. Может быть, было уже девять часов. Притихло, вещуя о скором шквале. Затемнело.

Собирался дождь. Hо сначала должен напасть ветер. Фейхоа и Ли встали у самой ограды над обрывом. Играла музыка. Они обнялись, прижались, громко дыша, целовались. Внутри Фейхоа расцвела невероятная нежность, невероятная, такая нежность, что Фейхоа стала растворяться в окружающей природе, становиться эфемерной, бестелесной.

Ветер жесткий и сильный, непрерывной волной накрыл парк, пригибая ветви к земле. Одежда и плоть стали срываться с Фейхоа, и увлекаемые шквалом, нестись куда-то прочь. Она таяла прямо в объятиях Ликантропа, замерев в полусне, улыбаясь.