Боги Абердина

Через пятнадцать минут обеденный стол, еще недавно представлявший собой стерильную картину из белой скатерти, пустых стаканов и холодного серебра, совершенно изменился. На нем стояли супница, от которой шел пар, с супом из морепродуктов, приготовленным Артуром; корзинка с французскими булками; керамическая миска, наполненная греческим салатом, приготовленным Дэном; и, наконец, три шампура с барашком, идеально приготовленным Хауи, несмотря на полученные в процессе травмы.

Доктор Кейд сел за стол последним. Предварительно он отделил столовую от остального дома, закрыв небольшие двери, ранее скрытые в арке. Теперь профессор переоделся в толстый свитер крупной вязки и серые шерстяные брюки. Кейд выглядел расслабленным богатым дядюшкой. Верхний свет был приглушен, он отбрасывал сияние цвета карамели на все происходящее.

Они начали разговор так, словно меня там не было, или я находился в компании с самого начала, зная все о предмете беседы. Я чувствовал себя полностью подавленным, несмотря на попытки Арта включить меня к разговору. Большая часть времени ушла на попытки переварить вино; оно оказалось не таким сладким, как я привык. Я допустил ошибку, попросив кубик льда. Когда я бросил его в бокал, последовала недолгая, но многозначительная тишина. Хауи спросил, не нужен ли мне кетчуп для баранины, и все (за исключением доктора Кейда, как я отметил) стали сдавленно смеяться. Тогда мне ничего не было понятно. Хотелось вернуться в общежитие, к простым друзьям, которые у меня там появились.

Меня посадили между Артом и Эллен. От нее пахло сиренью, запах был тонким, но стойким. Мне хотелось вдыхать его подольше, склонить к ней голову, как я склонился бы к приятному цветку. В процессе еды она заметила, как я ел каперсы из салата, проткнула один вилкой и подняла ее так, словно собиралась меня с нее кормить.

— Они очень хорошие, — с улыбкой сказала Эллен, протягивая к моим губам вилку с каперсами. Глаза у нее сияли, блеск казался сильнее из-за серых теней на веках. — Давай…

Я съел каперсы у нее с вилки, и это простое действие тут же привело к сильнейшей эрекции. Этиология желания часто представляет собой запутанный поиск. Мы приписываем значение случайному касанию рук или быстрому взгляду на того, кого желаем. Тем не менее, я точно знаю момент, когда во мне загорелась страсть к Эллен. Ее губы, подбородок, затылок, шея, положение руки на бедре, нежные пальчики — все это оказалось выжженным у меня в сознании, будто мерцающее клеймо. Даже теперь, много лет спустя, все еще чувствуется след той туманной дымки, которая нашептывает мне на ухо ее имя. Происхождение моей страсти отмечено ее вилкой с каперсами, хотя это и лишено романтичности и волшебства. Потом я всегда ассоциировал запах йода, типичный для каперсов, с самой сильной эрекцией в моей жизни.

После окончания ужина последовала коллективная пауза, уникальная для обильных трапез. Шампуры с бараниной почти опустели и лежали в беспорядке в центре стола.

Наконец, к беседе подключили и меня. Они уже использовали все другие темы. Первым заговорил Дэн.

— Артур говорил, что ты учился в школе в Нью-Джерси.

Я кивнул.

— Я учился в «Элм-Хилл», — сказал Дэн. — Я был в команде, которая три года подряд выигрывала у «Полка» в национальном чемпионате.

Я не представлял, о чем он говорит.

— Я в школе играл в футбол, — пришлось ответить мне.

Дэн был поставлен в тупик.

— В какой школе ты учился?

— В тридцать второй, — ответил я.

— Какой тридцать второй? — не понял Дэн.

— Просто тридцать второй, — пожал я плечами.

— Это номер? — наш младший собеседник выглядел шокированным.

Хауи засмеялся.

— А тридцать первая школа была? — спросил Дэн.

— Я не знаю, — ответил я.

— Но ты должен был слышать про соперничество «Элм-Хилла» и «Полка», — настаивал Дэнни. — «Полк» — это самая престижная академия в Нью-Джерси. Они каждый год попадают в национальный чемпионат.

Я не представлял, что сказать. К счастью, вмешался Арт.

— Эрик перескочил через два класса. Он не так много времени учился в средней школе.

— Только один класс, — поправил я, но меня никто не слушал.

— Боже мой, — воскликнул доктор Кейд и налил себе вина. — Два класса — это, как мне кажется, слишком много. Удивлен, что ваши родители согласились.

— Я жил у опекунов, — ответил я.

Это привлекло его внимание. Последовала недолгая пауза.

— Вы сирота? — спросил доктор Кейд.

Снова это слово — сирота. Наверное, я на самом деле сирота. Как назвать ребенка, чей единственный оставшийся в живых родитель не является частью его жизни? Строго говоря, я не был сиротой, хотя и не знал точно, жив отец или нет. Он не был родителем — по крайней мере, в трудный период. Он стал донором спермы, который оставался достаточно долго, чтобы убедиться: его ребенок растет здоровым. После этого отец уехал.