Боги Бал-Сагота

Хассим, сощурив глаза, оглядел меня, а затем, как обычно, дал знак следовать за ним. Когда мы пересекали комнату, мой взгляд упал на человека, лежащего на кушетке у стены и курящего опиум. В его внешнем виде не было ничего примечательного – рваная, нестиранная одежда, запачканное лицо, косматая борода и ничего не выражающий взгляд, – но мои глаза, теперь невероятно острые, словно бы заметили определенное несоответствие в его резко очерченных конечностях, которого не могла скрыть даже мешковатая одежда.

Хассим раздраженно окликнул меня, и я отвел глаза. Мы вошли в заднюю комнату, и, когда он закрыл дверь и повернулся к столу, тот сдвинулся сам и скрытый люк заслонил человеческий силуэт. Это был Ганра Сингх, стройный сикх-великан со зловещим взглядом, – он вылез из люка и прошагал к двери, что вела в опиумную комнату, где и остановился, чтобы дождаться, пока мы спустимся вниз, и опустить за нами крышку.

Вскоре я вновь стоял среди клубящегося желтого дыма и слушал неведомый голос.

– Полагаешь ли ты, что достаточно узнал о майоре Морли и сможешь выдать себя за него?

– Несомненно, смогу, – ответил я удивленно, – если только не встречу кого-то, кто был с ним близок.

– Об этом я позабочусь. Слушай меня внимательно. Завтра ты сядешь на первый пароход, что идет в Кале[83]. Там ты встретишься с моим агентом, который подойдет к тебе сразу же, как только сойдешь на пристань, и даст дальнейшие указания. Тебе необходимо будет плыть вторым классом и избегать любых разговоров с незнакомцами и кем-либо вообще. Бумаги возьмешь с собой. Агент поможет тебе с внешним видом, и там, в Кале и начнется твой маскарад. Вот и все. Ступай!

Я ушел, чувствуя, как во мне растет любопытство. Весь это вздор, несомненно, имел некий смысл, но постичь его мне было не под силу. В опиумной комнате Хассим велел мне сесть на подушки и ждать его возвращения. На мой вопрос он прорычал, что ему необходимо выйти, чтобы купить мне билет на пароход. Он покинул комнату, и я сел, прислонившись спиной к стене. Пока я раздумывал, мне вдруг показалось, будто на меня был направлен чей-то взгляд, такой пристальный, что действовал на мое подсознание. Я резко поднял глаза, но никто, вроде бы, за мной не следил. В теплой комнате привычным образом плыл дым, а Юссеф Али и китайцы сновали взад-вперед, удовлетворяя желания грезящих.

Затем вдруг открылась задняя дверь, и оттуда, прихрамывая, вышла странная, отталкивающая фигура. Не все, кто был вхож в эту комнату в доме Юн Шату, были аристократами или публичными людьми. Этот являл собой исключение – и я его помнил: он часто ходил туда и выходил обратно. Высокий, худощавый, в бесформенной рваной накидке и неописуемом тряпье, с полностью скрытым лицом. И хорошо, что оно скрыто, подумал я, ибо зрелище там, без сомнений, должно быть ужасное. Наверняка это был какой-нибудь прокаженный, которому удалось укрыться от внимания стражей порядка и которого время от времени видели слоняющимся в неблагополучных и неведомых кварталах Ист-Энда[84]. Вероятно, такой человек казался загадкой даже для последних отбросов, что обитали в Лаймхаузе.

Вдруг мой сверхчувствительный разум почуял возникшее в воздухе напряжение. Прокаженный проковылял к двери и, выйдя, закрыл ее за собой. Мой взгляд непроизвольно переключился на кушетку, где лежал человек, незадолго до того вызвавший у меня подозрение. Я был готов поклясться, что в тот момент мне угрожающе сверкнул холодный, стальной блеск глаз – которые затем быстро закрылись. Я в один шаг подскочил к кушетке и склонился над лежащим. Кое-что в его лице показалось мне неестественным – под его бледным оттенком скрывался здоровый бронзовый цвет!

– Юн Шату! – вскричал я. – В доме шпион!

Далее события происходили с ошеломляющей скоростью. Человек на кушетке одним тигриным движением встал на ноги, в его руке блеснул револьвер. Своей жилистой рукой он отшвырнул меня в сторону, когда я пытался с ним побороться, и поверх привычного гула раздался резкий, решительный голос:

– Эй, ты! Стой! Стой!

Пистолет в руке незнакомца нацелился на прокаженного, который теперь устремился к двери семимильными шагами!

Тут все перемешалось; Юн Шату закричал что-то по-китайски, и в комнату со всех сторон ввалились четверо мальчишек-китайцев вместе с Юссефом Али – в руках у них заблестели ножи.

Все это я видел с неестественной четкостью – даже притом, что пытался в этот момент разглядеть лицо незнакомца. Прокаженный, убегая, теперь совсем не прихрамывал, и я заметил, как его глаза сузились, превратившись в стальные точки. Исполненный решимости, он устремил взгляд вдоль ствола револьвера – все в нем выдавало готовность убивать. Прокаженный был уже почти у наружной двери, но смерть еще могла настичь его прежде, чем он достигнет выхода.

А затем, в миг, когда палец незнакомца прижался к спусковому крючку, я сам бросился вперед и приложился правым кулаком к его подбородку. Он упал, будто от удара молота, и револьверный выстрел прогремел в пустоту, никого не задев.