Боги, Герои, Мужчины. Архетипы мужественности

«Боги щедро одарили меня. У меня был высокий дар, славное имя, достойное положение в обществе, блистательный, дерзкий ум; я делал искусство философией, и философию — искусством <…> Я относился к Искусству, как к высшей реальности, а к жизни — как к разновидности вымысла <…> Но вместе с этим во мне было и много другого. Я позволял себе надолго погружаться в отдохновение бесчувствия и чувственности. <…> Я стал растратчиком собственного гения и испытывал странное удовольствие, расточая вечную юность. Устав от горних высот, я нарочно погружался в бездну, охотясь за новыми ощущениями. Отклонение от нормы в сфере страсти стало для меня тем же, чем был парадокс в сфере мысли. Желание в конце концов превратилось в болезнь или в безумие — или в то и другое сразу. Я стал пренебрежительно относиться к чужой жизни. Я срывал наслажденье, когда мне было угодно, и проходил мимо. Я позабыл, что любое, маленькое и будничное, действие создает или разрушает характер, и потому все, что делалось втайне, внутри дома, будет в свой день провозглашено на кровлях. Я потерял власть над самим собой. Я уже не был Кормчим своей Души и не ведал об этом. Тебе я позволил завладеть мной, а твоему отцу — запугать меня. Я навлек на себя чудовищное бесчестье. Отныне мне осталось только одно — глубочайшее Смирение…» [21].

В жизни разных людей этот этап проявляется по-разному. Иногда не собственное «падение с пьедестала» заставляет мужчину-Аполлона принять Смирение, а катастрофа, происходящая с близкими людьми, или глобальное бедствие, такое, как война или другое гибельное для многих сильное социальное потрясение. Это момент знакомства со Смертью либо с ужасной изнанкой красивой или просто обычной, приятной жизни, либо открытие страшной семейной тайны. Это то, что невозможно изменить, а можно лишь согласиться с его существованием. Принять как данность и смириться.

«Это последнее и лучшее, что мне осталось; завершающее открытие, к которому я пришел; начало нового пути, новой жизни. Смирение пришло ко мне изнутри, от меня самого — и поэтому я знаю, что оно пришло вовремя. Оно не могло прийти ни раньше, ни позже. Если бы кто-нибудь рассказал мне о нем, я бы от него отрекся. Если бы мне принесли его — я бы отказался. Но я сам нашел его и хочу сохранить. Я должен его сохранить. Это единственное, что несет в себе проблески жизни, новой жизни, моей Vita Nuova. Смирение — самая странная вещь на свете. От него нельзя избавиться, и из чужих рук его не получишь. Чтобы его приобрести, нужно потерять все до последнего. Только когда ты лишен всего на свете, ты чувствуешь, что оно сделалось твоим достоянием. И теперь, когда я чувствую его в себе, я совершенно ясно вижу, что мне делать — что я непременно должен сделать. Нет необходимости говорить тебе, что, употребляя подобные слова, я не имею в виду никакое разрешение или приказание извне. Я им не подчинюсь. Я теперь стал еще большим индивидуалистом, чем когда бы то ни было. Для меня ценно только то, что человек находит в самом себе, — остальное не имеет ни малейшей цены. Глубочайшая суть моей души ищет нового способа самовыражения — только об этом я и пекусь, только это меня и трогает. И первое, что мне необходимо сделать, — это освободиться от горечи и обиды по отношению к тебе» [22].

Только после принятия Смирения иногда возможно новое рождение и развитие, нахождение нового смысла.

ТОВАРИЩЕСТВО ДИОНИСА

Аполлон и Дионис в Древней Греции первоначально могли восприниматься как боги-антагонисты: светлый, рациональный Аполлон и темный, экстатический Дионис. Но приблизительно с VII века до н. э. они начинают представляться как двойники друг друга. В Дельфах, основном центре культа Аполлона, им обоим устраивали оргии на горе Парнас. Оба были предводителями муз — Мусагетами. Сам Аполлон нередко почитался как Дионис, когда его почитатели украшали себя плющом, и носил его эпитеты.

Потому, хотя в литературно зафиксированных мифах мы не найдем сюжетных отношений Аполлона и Диониса, но архетипическая связь между ними безусловно присутствует. Более того, сама тема «аполлоническое начало — дионисийское начало» чрезвычайно популярна в мистической, философской, поэтической среде начиная с рубежа XIX–XX веков.

Встреча с Дионисом рано или поздно происходит у каждого мужчины-Аполлона. Это как бы обратная сторона медали. Кто-то жестко разделяет эти две роли. Например, перспективный молодой юрист, в пятницу вечером нажирающийся в кабаках и снимающий на все выходные первых попавшихся девок. В понедельник он вновь будет при галстуке и в пиджаке на работе отдавать четкие указания своей секретарше. Но рано или поздно кто-то из двух архетипов возьмет вверх. И чаще это оказывается Дионис. В других случаях Дионис может естественно открыться мужчине-Аполлону как новый непостижимый экстатический опыт, переживания слияния собственного «я» с чем-то неизмеримо большим. Тогда человек начинает чувствовать себя как часть чего-то целого и относиться к жизни с большим уважением.