Боги грядущего

Невдалеке бродили лошади, рыли копытами сугробы, возили мордами по бурому, почти коричневому в сумерках, мху. Наверху, над склоном ложбины, все так же торчал Сполох, крутил головой, наблюдал за тундрой. Скосил глаза на Головню и ухмыльнулся. Сказал, присев на корточки:

— Удрал — сам виноват, земля мне в ноздри. Надо было отца моего слушать. Он же вас, дураков, хотел остановить, орал вам… эх.

Головня отвернулся, не желая этого слушать.

Вождь сказал старику:

— А пойдем глянем. Он же тела волков не увез, бросил как есть.

— А пойдем!

Сполох заволновался, спрыгнул с валуна, закосолапил к ним, проваливаясь в снегу.

— Меня возьмите. Тоже хочу глянуть.

— Здесь останешься, — отрезал отец. — За лошадьми присматривай.

Он подошел к своей кобыле, потрепал ее по холке, взобрался в седло. Лошадь не шелохнулась — стояла прямо, будто из камня вытесанная. Она была бесплодной, и потому очень сильной.

Пламяслав тоже вскарабкался в седло. Сполох, завидуя, глядел вослед старшим товарищам. Головня сердито резал снежные брикеты и выкладывал их по кругу, делая вид, что очень занят этим делом.

В мечущемся красноватом свете костра краски помутнели, все вокруг стало зыбким и обманчивым: сугробы теперь смахивали на пепельные холмы, тени превратились в зверей, а звери — в привидения. Сумрак будто играл с людьми, сбивал их с толку, вселял страх перед каждым шорохом.

В небе опять засияло, заискрило, покатились красные, белые и синие волны, точно кто-то опрокинул на лед бадьи с краской. Кончик ножа вдруг скрежетнул о что-то твердое, и Головня остановился, проведя рукавицей по снежной пыли, оставшейся на месте вырезанного снежного брикета. В черной земле, среди выцветшей жухлой травы и веток ягеля слабо переливалось нечто блестящее, прозрачное как талая вода. Небесные огни отразились в находке и растеклись по ней, тускло извиваясь. Головня извлек из чехла поясной нож и поддел вещицу, выковыряв ее из мерзлой почвы.

Вещица древних — вот что это было. Реликвия ушедшего мира.

И сразу стало нестерпимо жарко, будто внутри возгорелся огонь. Непростая то была реликвия, а «льдинка» — великая редкость, достающаяся лишь избранным. Высотой с полпальца, гладкая и тонкая, изогнутая, словно кривая сосулька, вещица не таяла в руках, а искрилась темно-зеленым светом, будто внутрь ей напихали толченых иголок. Чудо, а не вещь! Диковина.

Головня вытер пот со лба и задышал часто-часто, весь окутавшись белым паром. Неужто правда? Он, загонщик из общины Отца Огневика, держал сейчас в своих руках древнюю «льдинку».

И сразу вспомнились слова Отца: «Лед неустанно соблазняет нас вещами древних, дабы мы, прельстившись, покорились ему душой и телом. Он играет на нашем любопытстве, подсовывая то маленькие, с песчинку, то большие, с медвежью голову; то прочные, будто остол, то хрупкие, как старая кость; а еще твердые, словно камень, и гибкие, как кожа; ровные, как вытоптанный снег, и кривые, как хворост. А самые коварные прозрачны как льдинка. Ибо своей редкостью они искушают наиболее стойких».

Сомнений не было — злой бог подсунул ему «льдинку». Лед хотел растлить душу Головни!

Но бог тьмы прогадал. У Головни было приготовлено средство против него.

Прикрыв глаза, загонщик прошептал:

Злобный дух, злобный дух!

Уйди прочь, пропади.

Не касайся ни рук, ни ног,

Ни головы, ни тела,

Ни волос, ни ногтей,

Ни нарт, ни одежи.

Что мое — то мое.

Что твое — то твое.

Ты — от Льда, я — от Огня.

Да будет так!

Теперь и навсегда!

Вот и все. Теперь находка была очищена от скверны.

Загонщик снял рукавицу, плюнул на пальцы и потер вещицу, соскребая с нее грязь. Соблазн, великий соблазн! Но как чудесно было прикоснуться к нему! Будто не зеленая льдинка, а сам Огонь запрыгнул к нему на ладонь.

— Дошли наши, — услышал он голос Сполоха. — Разглядывают что-то.

Сыну вождя было скучно. Он стоял, притоптывая, на одном месте и неотрывно следил за вождем и стариком. Тонкое продолговатое лицо его будто одеревенело, превратилось в маску, в прорезях которой двигались маленькие, глубоко посаженные глаза. Короткая русая бороденка подрагивала от легкого ветра. И весь он — приземистый, щуплый — скукожился от мороза и ветра, весь утонул в меховике.

Головня поднял на него глаза, сказал:

— Глянь-ка, что нашел.

Сполох рассеянно опустил взор, потом раскрыл рот и торопко сбежал вниз по склону.

— Чтоб мне провалиться… Дай-ка посмотреть. — Потянул к находке руки, но тут же одернул ладонь. — Заклинание творил уже?

— Первым делом.

— Надо ж, зеленая, как изумруд… Я таких не видал никогда. — Сполох благоговейно принял вещицу и затаил дыхание, словно боялся сдуть «льдинку» с ладони. Прохрипел, подняв глаза на Головню: — Хорошо, Светозара нет, земля мне в глотку. Он бы тут хай поднял…

— Ну ладно, — сказал Головня, отбирая находку. — Хорош пялиться.

— Чего задристал-то? — усмехнулся Сполох. — Все равно же узнают. Такую вещь в тайне не сохранишь.

— Ну да, если ты много болтать станешь…

Сполох прищурился, хмыкнул.

— Я-то смолчу. Сам не сболтни, земля мне в уши.