Боги и лишние. неГероический эпос

ДАША достает из кухонного шкафа коробок со спичками, протягивает КЛЯЙНБЕРГУ, который держит свечу. Тот зажигает фитиль. Все расступаются, пропуская его к черному прямоугольнику. КЛЯЙНБЕРГ передает свечу НАЙМАНУ. НАЙМАН поднимает свечу.

Чернота туннеля, ведущего вниз. И в этой черной дыре – далеко-далеко – зажигается ответный огонек.

СЦЕНА 87

КОМНАТА ОТДЫХА. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ

Огонь, мерцающий в темном туннеле, на экране дисплея в руках АНГЕЛИНЫ. Она открывает виртуальную клавиатуру, печатает текст сообщения: В ТУННЕЛЕ. СЦЕНАРИЙ 17 – ЗАПУСК. Нажимает кнопку ПОСЛАТЬ. Шипящий звук отправленного сообщения. Закрывает дисплей. И закрывает глаза.

СЦЕНА 88

КАФЕ. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ

СЛОНИМСКИЙ

Ты думаешь, где ты?

АЛАН

В Подмосковье.

СЛОНИМСКИЙ

В Подмосковье мы бы не продержались и получаса: полный хаос. Необитаемый мир. То есть обитаемый, но не нами.

АЛАН

Ты о чем? У нас дача в Подмосковье. Я туда, правда, совсем перестал ездить после маминой смерти. И Ангелина ее не захотела.

СЛОНИМСКИЙ

Конечно, не захотела. Там ничего не осталось.

АЛАН

О чем ты?

СЛОНИМСКИЙ

Я вот о чем.

Воплощения не Божественная комедия

Мерцание

Городок открывался на́ реку, будто распахнули окна. Последние избы у воды покосились от речного ветра и клонились к плавно катившейся серой глади. На другом, высоком и чуть покатом, берегу лежало широкое поле с ржавыми стогами, обрамленное темным негустым лесом. Прошел дождь, стога намокли и оттого выглядели еще непригляднее. Голодач решил их завтра же пожечь: они закрывали сектор обстрела.

Он закончил объезд батарей и постов к семи утра и направился в штаб, разместившийся в городской управе. Джип мягко повернул в сторону центральной площади, и Голодач оглянулся на́ реку, перед тем как она пропадет за изгибами пустых темных улиц приречного района: он не мог понять, почему по утрам над рекой не висит туман. Стояла среднерусская осень, и холодный воздух, опускаясь на́ реку за ночь, смешивался с воздухом теплым, но туман над этой рекой не висел.

Голодач поежился: было в отсутствии тумана что-то неверное. Миру полагалось тонуть по утрам в тумане и выявляться оттуда краешком, каемкой – рваным берегом реки, кромкой поля, – пока солнце не взойдет и не съест сырую мглу, затянувшую собою все видимое; здешний же мир стоял четкий, ясный, явный, и оттого хотелось быстрее разорить эту землю и уйти дальше, где над утренними реками белесой марлей натянут туман.

Голодач понимал, что скоро они покинут городок, и загадка реки без тумана останется загадкой – еще одной в его странной, полной резких перемен, почти сказочной жизни. Пока же он положил пожечь стога и, хоть ненадолго, покрыть поле на другом берегу белым дымом.

Голодач вступил в городок с 17-м полком 2-й Луганской дивизии Новоросской Освободительной армии, отправив остальную дивизию на соединение с 4-й Донецкой. Российские войска сдали тылы, но пытались держать центральную линию фронта, через которую шли основные транспортные пути, потому Голодач принял решение не принимать бой, а обойти по флангам и зайти в тыл противнику. Он надеялся, что, очутившись в окружении, командование Российской армии, державшей оборону на этом участке фронта, согласится сдать боевые позиции и присоединиться к Новоросской Освободительной.

Голодач надеялся на сознательность российских солдат: они же братья, и война шла за их освобождение от продажной олигархической власти. Как путинское правительство слило Новороссию Западу в обмен на отмену санкций и низкопроцентные кредиты на строительство нового газопровода, сдаст оно и свою страну. Если хорошо заплатят. Такова была основная линия новоросской пропаганды, и она работала, потому что российские люди знали: так и есть.

Его разведка уже вступила в контакт с командирами 32-й российской мотострелковой дивизии, оборонявшей подступы к тракту на Москву, и предложила условия сдачи. Пока вразумительного ответа не поступило, но Голодач не хотел торопить события: ему нужно было время, чтобы разобраться с Широковым: результат мог изменить ход войны. Главное же, результат мог остановить готовящееся вторжение войск НАТО, с которым, по сведениям Голодача, российское руководство вело переговоры об оказании помощи.

Над входом в штаб, охранявшийся спецподразделением 17-го полка, висел лозунг его войны, придуманный Мамой: “Мы пришли дать вам волю”. По ее мнению, лозунг, во-первых, должен был вызывать у россиян чувство вины за предательство русского мира и, во-вторых, демонстрировать добрые чувства братской Новоросской армии. Голодачу больше нравился другой ее лозунг, развевавшийся над площадью на красной перетяжке: “Новороссия и Новая Россия: навсегда вместе”.

Голодач подумал о присутствии Мамы в своей жизни: он был обязан ей всем. Ему это было неприятно.