В очередной семестр я решила изменить подход. В программе курса, которую я выложила перед началом, не было ни списка мифов с разбивкой по лекциям, ни дополнительной литературы, которую требовалось бы к той или иной лекции прочитать. Вместо этого после звонка на занятие мой помощник приглушал свет в аудитории, оставляя только прожектор над сценой, и я выходила из-за кулис в плаще древнегреческого сказителя. Встав посреди сцены, я зачитывала – как можно драматичнее и с чувством – один из мифов в той обработке, которую я делала для книги. Я предлагала им свою версию мифа, а не древнюю, потому что моя была короче, слог доступнее для студентов, а кроме того, там могли подчеркиваться определенные моменты, которые мне хотелось бы обсудить со слушателями.
Спустя восемь-девять минут, когда я заканчивала читать, помощник включал свет, я снимала плащ и начинала лекцию, в которой рассуждала о значении мифа, с которым только что ознакомились студенты: как в нем отражены древние социокультурные ценности, как преподносятся представления древних греков о взаимоотношениях богов и смертных, как с его помощью объясняется существование того или иного обряда, каких-то видов животных или образование горных пород, как он стыкуется с другими, уже изученными к тому времени мифами и так далее. Я показывала студентам древние и современные произведения искусства, посвященные этому мифу, а также зачитывала отрывки из древних авторов, тоже его пересказывавших. Я растолковывала, чем эти версии различаются между собой и чем отличаются от моей, объясняя, как от этих различий меняется заложенный в мифе посыл. После каждого занятия студентам давалось задание прочитать самим услышанный на лекции миф и те древние его переложения, отрывки из которых я приводила.
Я устраивала эти спектакли в надежде, что, воспринимая каждый миф как сказание – историю, призванную развлекать и увлекать, а не просто учебный материал, студенты проникнутся ими больше. И кажется, затея удалась: когда гас свет, в аудитории воцарялась полная тишина. Увеличилось и число студентов, приходящих на консультации между лекциями, чтобы побеседовать о мифах.
В том или ином виде, адаптированном или первозданном, древнегреческие мифы присутствовали в моей жизни с тех пор, как я стала сама выбирать, что мама будет читать мне сегодня вслух. Много лет спустя я точно так же читала их уже собственным детям, а потом и внукам. Один из моих сыновей, ставший иллюстратором, добавил к пересказам свое видение некоторых мифов, представленных в книге. Много лет мифы воодушевляли меня, забавляли и восхищали. Они составляли мне компанию в путешествиях и утешали в горе. Они укоряли меня, когда я понимала, что делаю – или собираюсь сделать – что-то неправильное. Самое меньшее, чем я могу их за это отблагодарить, – рассказать их снова. Надеюсь, что мифы, которые я предлагаю вашему вниманию в своем изложении, развлекут, увлекут и позовут вас куда-то так же, как меня.
ЗЕМЛЯ И ЕЕ ДЕТИ{2}
Боги
Земля и ее дети
Вначале нельзя было различить ничего – одна сплошная зияющая бездна без конца и края, безликая, неопределенная, простертая во все стороны сразу.
Но вот что-то начало проступать. Сперва появилась Земля – широкогрудая, незыблемая. Затем возник Тартар и затаился под Землей до той поры, когда величайших злодеев ввергнут в него на вечные муки. Третьим пришло Вожделение, от которого будет возникать слабость в коленях и мутиться разум равно и у богов, и у смертных. Последними явились Мрак и Ночь. Соединившись в любви, они создали Воздух и День.
Земля без всякого мужского участия, сама по себе, породила Небо, Море и Горы. А затем возлегла с Небом и произвела на свет новых детей. Иные среди них пленяли красотой и были прирожденными правителями. Они хотели упорядочить свежесозданный мир, раз и навсегда задав путь солнцу, направив бурлящие воды в отведенное для них русло и положив начало собственному царству. Одна из этих отпрысков Земли, Мнемосина, запечатлевала великие деяния своих братьев и сестер, чтобы память о них жила до скончания веков.
Трое других детей – Циклопы – своими сильными и ловкими руками выковали гром и молнию. Хотя в остальном они походили на своих братьев и сестер, у каждого был только один глаз, находящийся в середине лба. Еще чуднее выглядели Сторукие, имевшие по пятьдесят голов и по сотне рук на брата, но считавшие любой труд ниже своего достоинства.
Небо, боясь и ненавидя всех своих детей еще до их рождения, придумало, как не давать им воли. Стоило Земле собраться кого-то родить – и Небо возвращало младенца обратно в утробу, не позволяя ему появиться на свет. Так и томились его дети в темнице земных недр, пока их мать стонала от непосильного бремени. С Циклопами же и Сторукими Небо обошлось еще суровее, потому что их оно боялось и ненавидело больше других. Они оказались заточены не в утробе Земли, а еще глубже – в Тартаре, скованные крепкими цепями.