Всё, вижу… девка моя. Ваня… я ваша навеки! Только стояла, оглядываясь по сторонам, ища, кому бы кровушку пустить, на краску для коготков своих. Бедный суслик, или кто там следующий… А для меня один плюс. Теперь я её самый лучший друг на белом свете. Пусть только Гараун попробует меня обидеть… Она ему жопу на британский флаг своими самураями располосует. Ещё бы нашего богатыря расположить к себе. С этим труднее. Русы, они такие… хмурые, и чем ты больше балаболишь, тем меньше тебе веры. А я долго молчать не могу. Мне всё неймется… Только делом, больше никак. Видно, это врождённое… Эх… горемыка я горемыка… Как жрать-то охота…
Я ел руками… нож для меня был помехой. Хватал куски суслика жирными пальцами, впиваясь в него клыками, как тот дикий зверь, смачно обсасывая белые косточки. Ещё немного – и зарычу… Вкуснотища! Хлебушка бы сейчас. Но и так неплохо! Ох и наваристый бульон получился! Жирный, конечно, как бы не пронесло… Всё, больше не могу! Я откинулся на зелёную травку. В желудке стало разливаться приятное тепло, провоцируя меня на дремоту. Как спать охота…
– Колдун… колдун Гей, вставай… – донеслось откуда-то из глубины моего сознания, бесцеремонно вырывая из сновидений, в которых я находился в городе Санкт-Петербурге. Меня аккуратно толкнули в плечо.
– Твоё время стеречь пришло…
Я приподнялся на локти и огляделся. Тёмная ночь. Передо мной стоял Горыня.
– Спать охота… – он зевнул, улёгся на расстеленный на земле рядом с Фридой плащ и сразу же захрапел. Вот Илюша даёт! Я потянулся и стал подыматься, близилось утро. Время Нави. Фрида тоже спала, скрутившись калачиком, как кошка, поджав под себя ноги, только волосы рассыпались веером по её красивому лицу, спасая от надоедливых комаров. Замаялась она с нами, мужиками, всё же девушка. Я зевнул и потянулся до хруста костей. Три раза присел, разгоняя по телу густую кровь. На большее меня не хватило. Не люблю спорт. Я слишком ленивый для этого благородного дела. Для меня лень – это двигатель прогресса, чего я только ни придумывал в своей жизни, лишь бы в ней ничего не делать. Одним словом, первый на деревне бездельник.
Яркие звёзды раскидало бисером по чёрному вороному небу. Вон, вижу, и Маленькая Медведица смотрит на меня, улыбается. Да и большая Мать недалеко расположилась от своего медвежонка. Земля… Северное её полушарие, это точно. Я подкинул в небольшой костёр дров. А вообще, что я так разпереживался? Книги прочтёшь… других вон в жопу какую забрасывает. А я на земле… А сверчки как стрекочут в степи, дух захватывает.
Ночь стояла тёплая и душистая, насыщенная ароматами цветущих луговых трав. Чабрец благоухал. На правой стороне небольшой речки, её края пологого, прячась в траве-мураве, расположились светлячки, словно тысяча зелёных глаз, которые украдкой на тебя смотрят. Завораживает… Даже жутковато немного. Я ещё раз оглядел спящих товарищей и присел недалеко на травку, поджав под себя удобно ноги, пялясь в страшный густой лес Мюрквида. Раз сказали бдеть, я бдю. Град всегда старался дежурить вместо меня. Я вздохнул. Как они там? Мы, когда шли по дремучим лесам, пробираясь по горному хребту Урала, часто вот так, сидя у жаркого костра, о многом беседовали. Он много знал и рассказывал нам интересные жизненные истории… Бывало и до боли трагичные. Эх… я сильно привязался к этому пожилому тёмному. Похоже, как к своему деду Ивану.
– Помню самую долгую и страшную в моей жизни ночь Карачуна, – леший, не отрываясь, смотрел на лениво пляшущие жёлтые языки пламени. – День зимнего солнцестояния. – На мгновение он замер, вспоминая былое.
– Нас было сформировано тринадцать диверсионных групп для уничтожения немецких демонов-поводырей. Тринадцать групп… по тринадцать живых… – Градомир тяжело вздохнул и по привычке хотел пригладить свою гордость, заплетённую под хищной пастью, покрытую серебреной проседью бороду, которая так случайно сгорела. Конечно, не без моей помощи. «