Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

Отвязав и другую деревяшку, садху опустился на ступеньку и, приняв классическую асану «лотоса», сложил ноги пятками вверх. Следы от гвоздей были четкими и глубокими, но кожа выглядела совершенно целой, хотя и несколько воспаленной.

Еще две рупии я истратил на право сфотографировать другого садху, поразившего меня синим цветом абсолютно нагого тела. Именно синим, а не серым, как у сотен его единоверцев. Оказалось, что аскет ежедневно намазывается коровьим навозом, который уже потом припудривает кизячьим пеплом.

Эксцентричным подобный туалет выглядит лишь в глазах профана. Профессиональные йоги предпочитают именно этот наряд, который искусно дополняют высокий шиньон и шнур касты через плечо. Недаром ведическая мудрость гласит, что «все из коровы - чистое и священное». Наконец, пепел прекрасно защищает тело от солнечных ожогов. Мне оставалось лишь позавидовать йогу, который остался сидеть в тени, и вновь окунуться в зной и пестроту вечного города Индии. Кружилась голова. Во рту ощущался густой металлический привкус.

Садху

«Седобородый человек на берегу Ганга, сложив чашу [из] рук, приносил все свое достояние восходящему солнцу, - писал Рерих. - Женщина, быстро отсчитывая ритм, совершала на берегу утреннюю пранаяму. Вечером, может быть, она же послала по течению священной реки вереницу светочей». Но как далеко еще было до вечера с его обманчивой прохладой.

Толпа неуклонно приближалась к реке. Навстречу шла бесконечная череда женщин в белых покрывалах, неся в руках медные сверкающие кувшинчики с гангской водой. Многие из них совершили омовение, не снимая одежд, и теперь сари тяжело липло к ногам, а на раскаленную землю еще сбегали последние струйки. Прошла вереница суровых полицейских в красных тюрбанах и с палками в руках. Нищие хватали прохожих за ноги, требуя обязательную монетку. Деревенские красотки, убранные ожерельями, серьгами и запястьями из белых живых цветов, угощали освященным рисом. Прокаженные, гремя сухими тыквами, красноречиво протягивали изуродованные конечности. А рядом, в тени домов и храмов, кипела простая,- по-южному открытая жизнь. Уличные цирюльники наголо брили черных от солнца и пыли богомольцев. Расстелив на тротуаре плат, обедала многодетная семья. Под водоразборной колонкой освежался усатый молодой человек, поразительно похожий на молодого Раджа Капура. Старик в белом нараспев читал мальчику веды, заклинатели змей безуспешно созывали зрителей на сакраментальную «борьбу кобры с мангустой».

Увидев, что я отделился от толпы, заклинатель поднес к губам дудочку из двойной пустотелой тыквы и поднял плетеную крышку. Но ошалевшая от жары кобра только еще ниже сжалась в своей корзине, а жирная, лысеющая от старости мангуста устало зажмурилась.

- Сейчас сахиб увидит потрясающее представление! - торопливо пообещал заклинатель, швыряя кобру на горячую замусоренную землю.

- Нет! - Я кивнул, что у индийцев и болгар означает отрицание, и, перешагнув через корзину, куда тут же юркнула замученная змея, приблизился еще к одному садху. На лбу его белел знак Шивы, а тело с ног до головы было утыкано крючками с грузиками. Словно тысячи рыболовов одновременно подсекли нежданную добычу и в досаде оборвали лески. «Обследование» обошлось мне в пять рупий. Крючки, очевидно, за давностью плотно вросли в тело, и грузики были «пришиты» плотно, словно солдатские пуговицы. При желании их, однако, можно было вынуть, как вынимают из ушей серьги.

- Сахиб, я вижу, настоящий знаток, - польстил мне подвижник Шивы, с достоинством принимая плату. - За десять рупий я могу продемонстрировать ему непревзойденное чудо. - Он повернулся ко мне спиной, показывая большой крюк с кольцом. - Во имя Шивы и только для вас я могу довести до самой Ганги колесницу.

Я глянул на тяжелую тележку, на которой стоял бык Нанди - персональный транспорт («вахана») Шивы, и поежился. Сквозь пестрый флер набивших оскомину чудес вновь мелькнула жутковатая тень изуверства. А тут еще полицейские начали кричать внизу: «Выходите, ваше время кончилось!» Сердито стуча дубинками о камни, они выгоняли богомольцев из воды, и люди покорно уступали свои места напирающим толпам. Гомон, спешка, жара, нервное напряжение.

- Намаскар, гуру, - поблагодарил я, поспешив ввинтиться назад в толпу, бредущую к Ганге. Текучую и одноликую, как река. Вечную, как поток времени. Как сантана - поток жизни.

Высоко вознеся над головами носилки, на которых пугающе отчетливо белел погребальный саван, пробежали к реке полуголые носильщики. Торопливо расталкивая локтями живых, они спешили в царство мертвых.

Жизнь и смерть, явь и легенды, веселый обман, шутки, смех, слезы и безумие - все это причудливо перемешалось на твоих улицах, вечный город. Нескончаемое пестрое представление, орошенное чудотворной водой Ганги, щедро замешанное на прахе, который был плотью.