Боги не дремлют

Наконец после титанических усилий, мы справились с ее последней нижней рубахой, и оказались полностью готовыми к переодеванию. Теперь можно было начать метаморфозу. Однако последний этап с юбкой, так нас вымотал, что пришлось переводить дух. Мы сели рядышком на пустую лавку.

— А ты ничего, — сказала француженка. — Похоже, я тебе нравлюсь?

То, что она мне нравится, не заметила бы только очень рассеянная или близорукая женщина. Поэтому я не стал отрицать очевидное.

— Нравишься, ты мне еще ночью понравилась.

Матильда хихикнула, сладко потянулась, но благоразумно заметила:

— Но ведь нам нужно спешить…

— Нужно, — не менее благоразумно, подтвердил я, — сюда может кто-нибудь явиться. Тогда нам несдобровать. С другой стороны…

— Но если мы ненадолго задержимся, — перебила она, — тогда сможем отдохнуть и поехать с новыми силами. Ты устал?

— Смертельно устал, — сказал я, придвигаясь к ней ближе, — и хочу полежать!

— Очень хочешь? — игриво поинтересовалась она, не уточняя что именно я хочу.

— Очень, — подтвердил я, и нечаянно ее обнял. — Нам нужен отдых!

— Тогда остаемся?

— Остаемся, — твердо сказал я. — Если до сих пор сюда никто не пришел, может и вообще не придет. И вообще, если Бог не выдаст, то свинья не съест.

— Мы не долго, — сказала она. — A la guerre comme a la guerre.

— Ты права, на войне как на войне, — повторил я за ней французскую поговорку. — Будем отдыхать, но бдительно! Главное, что бы нам никто не помешал!

— Уланы все равно не проснутся, — рассудительно сказала она, — батюшка в церкви… И если мы быстро… Ты чему смеешься?

— Вспомнил анекдот, — ответил я. — К женщине приходит любовник, а она сидит заплаканная, в трауре. Он ее спрашивает, что с ней. Да вот, отвечает, любовница, только что похоронила мужа. Он тогда говорит: жалко, я так настроился. Она подумала и согласилась, ладно, давай, только медленно и печально.

То ли я спьяна плохо рассказал, то ли она не поняла, но хихикнула лишь за компанию, и сделала правильный вывод:

— Ты, что, тоже очень этого хочешь?

— А ты сама это не чувствуешь? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ой, чувствую…

Час пролетели как одно мгновение. Наконец я отстранился от ее горячего влажного тела. Матильда меня не отпустила и опять притянула к себе.

— Ты забыла, нам нужно спешить, — напомнил я, почти против своей воли снова ее обнимая.

— Ну, еще чуть-чуть, — попросила она. — Ты же сам обещал медленно и печально!

— Ох, — непонятно кому, пожаловался я, опять погружаясь в ее пламенную плоть, — что ты со мной делаешь?!

— А ты со мной можешь делать все что угодно, я на все согласна, — засмеялась она. — Ты не думай, Виктор был прекрасным человеком, большим ученым, но мной как женщиной не интересовался. Я так истосковалась по ля муру! Вот ты мной интересуешься?

— Интересуюсь, — признался я. — Только меня отвлекают эти французы. И батюшка может вернуться.

— Ничего, мы тогда встанем перед ним на колени, как Адам и Ева перед Господом и покаемся.

— А если явятся солдаты?

— Ты прав, нечего разлеживаться, давай еще один маленький разик. Или ты больше не можешь?

— Не нужно меня подначивать.

— Хорошо, не буду. Давай так, сейчас ты послушаешься меня, а потом я тебя. Согласен?

— А я что делаю? — обреченно сказал я. — Только обещай, что это действительно последний раз. Если нас расстреляют как шпионов за раздевание наполеоновской армии, виновата, будешь ты!

— Клянусь! А теперь раздави меня…

Когда, наконец, кончилась эта вакханалия, мы порядком протрезвели. Во всяком случае, сумели одеться в платье уланов без травм и членовредительства. Потом, полюбовались друг другом. Из Матильды получился очаровательный корнет со стройными ножками и аппетитной попкой. Мне форма вахмистра оказалась немного коротка и широка, но если не приглядываться, то сидела вполне прилично. Несмотря на наше состояние, ни патенты на офицерское и унтер-офицерское звания, служившие одновременно и удостоверениями личности, ни пики и мушкетоны, штатное оружие второго уланского полка, мы взять не забыли. Оделись по всей форме, перепоясались саблями, я своей, Матильда — французской и превратились в обычных кавалеристов.

Выйдя наружу, мы обнаружили, что слишком увлеклись любовными утехами, уже поздно и если мы не поторопимся, ехать нам придется в темноте.

Вокруг было спокойно. Большая дорога проходила отсюда в версте, и ее шум до деревни не долетал. Оседланные уланские лошади привязанные у ограды недоуздками, скучали в ожидании седоков. Мы выбрали себе двух лучших жеребцов, и я их взнуздал. Матильда отправилась разбираться со своим экипажем. Нам нужно было что-то решить и с каретой и с кучером. Герасим после поминок мирно спал в экипаже. Когда мы его растолкали, старик потерял от удивления способность соображать и никак не мог взять в толк, что хочет от него молоденький французский офицер в красном мундире.

Однако все постепенно устроилось. Пузырева велела кучеру дождаться, пока не уйдет французская армия, и самому добираться в Брянское имение.