Боги осенью

Больше мы к этому вопросу не возвращались. Однако тем же вечером вспыхнул спор, который произвел на меня сильное впечатление. Я что‑то делал на кухне и вдруг услышал громкие голоса из комнаты Геррика. Вероятно, дверь туда против обыкновения была не закрыта. Говорили они по‑русски, хотя не раз до этого переходили при мне на гортанный язык, звенящий многочисленными согласными. Мне казалось, что такой язык должен быть у людей, живущих в высоких горах. Язык ледников, язык долгого горного эха. Впрочем, Алиса с Герриком пользовались им не слишком часто: у нас нет тайн от воинов, у нас есть только некоторые личные отношения. Вообще мог бы уже давно говорить на языке Алломара.

— А как? — спросил я.

— Ну как? Открываешь рот и — говоришь…

Тут мы, по‑видимому, опять упирались в какую‑то стенку. Так или иначе, я понимал сейчас каждое их слово. Геррик жестковато настаивал, чтобы Алиса немедленно покинула Землю. Говорил, что это безумие, здесь они все равно по‑настоящему сражаться не смогут. Нечего подставлять под удар сразу двоих, в то время как некому защищать базу на Орисгедо.

— Там — Гийом, — не менее упрямо отвечала Алиса.

— Гийом, Гийом!.. — недовольно восклицал Геррик. — Гийому уже давно пора было бы быть здесь! Его место — тут, а не там, где вполне достаточно Герша!..

— Пусть лучше — там, я, знаешь, не очень верю Гийому…

— Он — наш брат, и не забывай, что сейчас он — единственный наследник Алломара…

— Вот поэтому я ему и не верю, — твердила Алиса. — Вспомни Капараббаю — откуда Тенто узнал, что мы готовимся там обосноваться?

— Прошу тебя, замолчи!..

— Ни в чем нельзя быть уверенным, когда речь идет о Гийоме.

Чувствовалось, что они оба сильно раздражены разговором.

Алиса сказала:

— Может быть, ты и прав, но у меня все равно нет сил на это.

— Ну, теперь у тебя есть где взять силы, — странным голосом сказал Геррик.

— Так ты его для этого посвятил?

— Воин должен быть готов умереть за свой Дом…

— Тише, пожалуйста, он может услышать, — сказала Алиса.

Петли скрипнули, дверь, вероятно, плотно прикрылась, голоса сделались неразборчивыми и скоро совсем пропали.

Речь у них, по‑видимому, шла обо мне. Я был тем воином, который принес обет Дому Герриков, и глава Дома решал — умереть мне как воину или позволить пока жить дальше.

Кажется, только тогда я впервые понял, насколько все это серьезно. Тень другого мира росла и все опаснее наползала на нас своим мрачным холодом.

Прикосновение ее я почувствовал уже на следующий день. Мы с Алисой прогуливались от Конюшенной вдоль Марсова поля, и, когда свернули на отрезок Садовой, изгибом стремящийся к Невскому, Алиса чуть вздрогнула и, крепче взяв меня под руку, сказала, что за нами — басох.

Я как бы невзначай оглянулся.

Длинный трехвагонный трамвай как раз заползал на мостик между Марсовым полем и улицей, солнце пронизывало его от окон до окон, и видны были сгорбившиеся внутри редкие фигуры пассажиров.

Двое военных на переходе ждали, пока он освободит дорогу.

Мигнул огонь светофора.

— Не туда. Вон там — на бульваре…

Громадный лохматый пес возник между двумя тополями. Был он черен, будто только что вынырнувший из кипящей смолы, и широкие медвежьи лапы его скребли землю. Угловатая, как у терьера, морда вывесила синеватый язык.

Треугольные уши — торчком.

— Пошли-пошли, скорее!.. — Алиса даже царапнула меня ногтем по запястью. Повлекла вдоль изгиба Садовой, мимо чугунной ограды — увидела выломанный в решетке прут и тропинку за ним. — Пролезай!.. Бож‑же мой, какой ты неповоротливый!..

Сильный толчок в спину чуть не заставил меня упасть на руки.

— Поосторожнее!..

Здание за оградой, наверное, принадлежало какой‑то казенной конторе: окна его с тыловой стороны были прикрыты решетками, а на пустыре, испятнанном вялыми листьями, догнивала огромная, в человеческий рост, катушка с кабелем. Тут же — обрезок его, вспушенный коричневой ржавчиной.

— Здесь, — сказала Алиса, охватив пустырь быстрым взглядом. — Спина будет защищена, это хорошо…

Я ничего не успел толком сказать.

Она крутанулась, как в тот момент, когда я ее впервые увидел, протанцевала три шага, словно пробуя почву, мелко подпрыгнула несколько раз, немного присела, выбросила, как на пружинах, руки по сторонам, и из обоих ее кулаков высунулись голубоватые острия кинжалов.

Короткие плоские лезвия чуть дымились.

— Может быть, милицию? — предложил я, чувствуя себя лишним.

— Отстань!

— А что?

— Не болтай ерунды!..

Она повела плечами, видимо разрабатывая суставы.

Кусты на противоположной стороне пустыря раздвинулись, и из них не столько выступило, сколько вытекло черное тело басоха.

Слышно было его дыхание, забитое мокрыми хрипами.

— Отойди назад, ты мне мешаешь… — яростно прошипела Алиса.

Я попятился, и в этот момент басох прыгнул.

Я, наверное, до конца жизни буду помнить эту картину: быстро плывущее в воздухе осени вытянутое собачье туловище, мохнатые широкие лапы, прямоугольная голова между ними, голая розовая, как у настоящей собаки, полоска кожи на брюхе. Басох был страшен и неумолим в своем натиске.