Боги осенью

Сама же она после лечения стала выглядеть значительно хуже. В тот же вечер сразу легла, и до следующего утра больше не появлялась. Да и на другой день казалась какой-то вялой и не отдохнувшей. Тогда-то особенно и проявились те тени в уголках глаз. Она точно отдала часть своих сил Геррику, и потом всю неделю медленно их восстанавливала, впитывая из окружающего. Нельзя сказать, чтобы это было совсем уж плохо: да, конечно, некая тягучая слабость в ней ощущалась, но зато, благодаря, видимо, этой слабости, Алиса значительно больше стала походить на женщину. Не на звездную воительницу, с презрением отстраняющую от себя любое человеческое тепло, а на обыкновенную девочку, вчерашнюю школьницу, еще не распростившуюся с уроками, и так еще не понявшую до конца, что ни строгой учительницы, ни экзаменов больше не будет.

Обычно она приходила ко мне ранним утром. Геррик уже убегал, и мы были полностью предоставлены самим себе. Вся наполненная тишиной квартира была в нашем распоряжении, и внезапно прорвавшийся смех, голоса, восклицания выдавливали из нее одиночество. Гулкие пустоватые комнаты больше не наводили на меня тоску. Никакой косметикой или шампунями Алиса не пользовалась, но всегда приносила запах цветов и звезд – еле чувствующийся, однако – острый, пряный, тревожащий сердце. Так, наверное, пахнут весной распускающиеся первыми травами степи. И дурачилась она именно так, как вырвавшаяся на свободу школьница. Наше утро было не постепенным и внимательным узнаванием тайн друг друга, а напоминало скорее возню подростков на жарком пляже, когда лица обоих разгорячены, лямки купальника сползают с голых плеч, глаза чуть ли не светятся, выдавая внутреннее возбуждение, и обоим еще неясно, что это уже не игра, не возня, а первые проблески совсем иных отношений.

То же самое было и у нас с Алисой. По-моему, удовольствие она получала вовсе не от того, что мы, употребляя иносказание, называем любовью, – хотя то, что мы называем любовью, ей несомненно было приятно, но еще больше ей нравилось то, что в эти часы можно было вести себя безо всяких ограничений: вскрикивать, как птица, мяукать, строить забавные рожицы, болтать глупости, какие только приходят в голову, хохотать от души, затевать беготню по всем трем комнатам. Поймать ее в таких случаях было очень непросто. Мне казалось, что она не столько бежит, сколько перепрыгивает из одного места в другое. И когда я все же ее ловил, создавалось впечатление, что она мне слегка поддается. Утвердил меня в этом еще и такой случай: как-то Алиса, лежа рядом со мной, взяла, поначалу дурачась, – пальцы в пальцы – мою руку и согнула ее несмотря на яростное сопротивление. Причем, сделала она это без какого-либо видимого напряжения. Вероятно, физически она была значительно сильнее, чем я. И мне показалось, что в глазах у нее тогда мелькнуло снисходительное презрение. Это царапнуло, но постепенно забылось, как забываются все мелкие неприятности.

Затем мы в расслабленном и умиротворенном настроении завтракали, практически не разговаривая, Алиса ела, как эльф – ломтик сыра, одно яблоко, – а потом, как правило, часа три-четыре гуляли по городу.

С погодой нам повезло исключительно.

Была осень, именно те прозрачно-великолепные дни, когда воздух чуть холоден, но не до такой еще степени, чтобы стало зябко, зато – вкусен, свеж и, видимо, благодаря холоду почти не виден. Парки сквозят желтизной, зеленоватыми прудами, дорожками. Настой дряхлого солнца выпаривается в просветах улиц. Тащатся покоробленные сухие листья по набережным. Будто оплавленное стекло, перемещается от моста к мосту темная вода в каналах. Лучшее время года в Санкт-Петербурге. И даже когда небо с утра затягивало лохматым туманом, и противная зыбкая морось выдавливалась как будто прямо из воздуха, мокрой пленочкой одевая лицо и одежду, мы все равно не спешили возвращаться домой, а лишь старались поплотнее прижаться друг к другу. Впрочем, Алиса, по-моему, никогда не мерзла. Я рассказал ей удивительную историю города, возникшего на чухонских болотах, проклятого еще в самом начале своего рождения, но стоящего, вопреки историческому проклятию, до настоящего времени.

Алису это чрезвычайно интересовало.

– Значит, проклятия можно избежать? – задумчиво спрашивала она.

Я пожимал плечами:

– Наверное, можно…

– Но для этого, – говорила она, – требуется, по-видимому, какое-то другое заклятие.