Боги, пиво и дурак (СИ)

«Он умрет через неделю от голода», — успокаивал себя орел, но дни сменяли друг друга, а гриф все так же кружил над домом орла. Он вынес горечь предательства, боль неизбежности, голод и усталость, и терпеливо ждал своего часа целых тридцать лет, и каждый день его угрожающая тень следовала за орлом по пятам. Тот нервничал, злился, но ничего поделать не мог. Пока однажды, засмотревшись на своего врага, орел не разбился грудью о скалу. Тогда гриф спустился и забрал у своего врага его ноги.

Теперь он мог спускаться с неба, когда хотел, но мертвые ноги оставались мертвыми и были слишком слабы, чтобы поймать живую добычу.

Но поскольку гриф теперь и сам был на треть мертвецом, он обрел способность пожирать мертвое, как живое. Никто не может, а он сумел. Любой другой, кто попробовал бы напитаться гниющей плотью, немедленно бы околел, но не гриф. Это был подарок богов за его терпение…

— Никто не может, а он сумел, — эхом повторил я себе под нос. — Потому что гриф был силен. И терпелив. Сила и магия — вечно все путают…

Я нутром чуял, что во всем этом есть скрытый смысл. Но ухватить его суть за хвост никак не удавалось. Я словно пытался напеть марш империи, а все равно получался похоронный.

Ну же, Даня, думай! Не зря тебе зеленый про грифа сказал. И про силу. Ой не зря…

— Хлеба вчерашнего нарежь? — донесся до меня будто откуда-то издалека голос Леандра.

Я рассеянно кивнул и отправился выполнять задание.

А Леандр принялся разбивать в пастообразную пряную массу яйца.

Тут негромко стукнула дверь, и в кухне появилась Ника, помятая и сонная.

Боже, какая же она была милая в этой своей сонности! Я б такую с удовольствием убаюкал…

— Утречка тебе, дочка! — широко улыбнулся Леандр. — Иди, садись к столу. У меня тут уже почти все готово.

Ника устроилась на стуле в углу и зевнула, как-то по-звериному высунув на мгновенье розовый язычок. В кудрявых волосах над виском я у нее заметил маленькое белое перышко, и решил пошутить:

— Кажется, кто-то сегодня ночевал в курятнике, — улыбнулся я и запустил руку ей в волосы, чтобы вытащить перо.

Того, что случилось дальше, я никак не ожидал.

Ника изменилась в лице, вся сжалась, как пружина, и отпрянула, будто испуганный зверек. С хорошеньких губок сорвался резкий пугающий звук, похожий на шипение.

А в копне ее волос, взъерошенных моей неловко дернувшейся рукой, выглядывало мягкое черно-розовое кошачье ухо.

Глава 12. Мир, которому я рад

Ника была кошкодевочкой.

Самой, черт ее побери, настоящей, живой кошкодевочкой с пушистыми ушками!

— Вот это да… — выдохнул я, и сердце мое радостно вздрогнуло и забилось быстрей.

Спасибо тебе, господи, за этот прекрасный мир! Впервые я был так искренне рад и благодарен вселенной, что попал сюда!

Все сумрачные мысли, какие до сих пор роились у меня в голове касательно собственного будущего и возможных перспектив, вдруг испарились, поднялись в воздух легким облачком и пролились в мою жаждущую душу живительным дождем надежды!

Потому что мир, где живут кошкодевочки, уже только из-за одного этого абсолютно прекрасен!..

Когда-то давно, когда я был еще совсем молод и похабен мыслями, у меня на телефоне стояла восхитительная заставка — прехорошенькая тян с кошачьими ушками бежала из экрана мне навстречу, и в глубоком вырезе ее платья ритмично колыхались большие упругие дыньки грудей.

Но тогда я еще не понимал истинной прелести нэко. Мне нравились волнующие картинки, где их щечки покрывал румянец и все такое.

Потом это увлечение прошло, и вторая волна на меня накатила уже после студенчества.

Тогда-то я понял, чем на самом деле цепляют эти девчушки с ушками и хвостиками. И это вовсе не рисованные дыньки. Это — милота! Запредельная, невероятная и трогательная. Помнится, кто-то из великих парил народ, что красота спасет мир. Нифига. Красота — она безотносительная, она просто стоит себе, как мост через Неву: поглядел, языком пощелкал, прошелся по нему — и по своим делам. Мир спасет только милота!

Вот смотришь на пушистого котика — и против воли руки тянутся погладить, защитить, накормить — и насрать, что в тебя могут впиться два десятка адских кинжалов из мягеньких лап. И ты все прощаешь, потому что — ну милый же!

А потом смотришь на красивую девушку — и руки тоже так и тянутся погладить и защитить…

А кошкодевочки — это же к-к-комбо! Это милота в квадрате, от которой сердце замирает и на глаза наворачиваются слезы умиления.

Короче, под натиском этих чувств я не смог устоять. Я протянул руку и… погладил черно-розовое ушко Ники — упругое, прохладное на самом кончике и такое мягкое!..

Ее злющие глаза широко распахнулись, и она мгновенно впилась мне в руку острыми белыми зубками.

А я стоял, как пьяный дурак, и с широкой улыбкой смотрел на грызущую меня кошкодевочку, у которой из копны волос проглянуло второе ушко…

— Милота-то какая!.. — с самой искренней нежностью выдохнул я.

И тут в нашу идиллию вмешался Леандр.

— Ника, брысь! — рявкнул он. — Совсем очумела девка!..

Хватка острых зубов мгновенно ослабла.