Боги, пиво и дурак. Том 2

Блин. Черт. Черт, я больше никогда не буду использовать это выражение, потому что тут же вспоминаю трехголового похотливого урода!

Ян помрачнел, усмехнулся.

— Да, это ты верно подметил. Понимаешь, какая штука... — он на мгновение умолк, потер пальцами лоб. — То, что ты видишь, Даня — это последствия... Как же тебе объяснить, чтобы ты понял... Местные боги переполнены силой, которую не могут использовать. Каждый из них будто втиснут в какую-то уродливую форму, и им приходится как-то вмещаться в ней, искажая себя. Они заперты в мире, где больше не имеют возможности быть теми, кем должны быть. Но и не быть тем, что они есть, боги не могут. Я тебя совсем запутал, да? В общем, им всем хреново здесь, Даня. И они пытаются выживать, всякий по-своему. И при этом изнывают от того могущества и той силы, что приходится им подавлять каждое мгновение их жизни. Кто-то старается забыться с помощью дурмана, кто-то начинает заигрывать с людьми, кто-то утопает в разврате. А некоторые просто сходят с ума в буквальном смысле этого слова. Думаешь, Тлалок очень рад пожирать головы кроликов и по мольбе жрецов включать дождь? Да еще пару веков назад он бы смыл морской волной все это стадо в балахонах! Или Арахна очень счастлива лепешкам, брошенным ей в храме, как безмозглой твари?

Я слушал каждое его слово, как зачарованный.

Мне будто приоткрылась потайная дверь, в которой скрывалась суть всего мира.

— Но... Что им мешает оставаться теми, кто они есть?..

— Младшие боги подчиняются своим законам, — хмуро ответил Ян.— И эти законы для них устанавливаются Великим Пантеоном первородных богов. Которым направить изменчивые потоки энергий этого мира таким образом, чтобы хорошо было им, а не сосланным сюда и отверженным от Чаши Созидания божествам. Весь этот мир, его боги и безумные божки — все это на самом деле очень хрупко, Даня. Ну да ладно. Давай, лечи сейчас свою кошку, но слишком-то не растекайся. Потому что, возвращаясь к нашим насущным баранам, через четыре дня нас ждет большая движуха. Это будет день урожая, и мы со старшим отрядом планируем массовое выступление. И ты — одно из главных действующих лиц.

— Я??? — удивился я.

— Ты, — подтвердил Ян. — Так что будь готов.

— А что мне там делать-то?..

— Потом расскажу. Сегодня уже отдыхай.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я магистра и отправился в кухню.

С теплым молоком я вернулся в свою комнату и принялся поить Нику с ложки. Вылакав таким образом всю чашку, она заснула.

Полночи я караулил Нику и ее жар, вооружившись мокрым полотенцем. И когда щеки девушки стали совсем нестерпимо горячими, я уже собрался было пойти к Яну и попросить или потребовать обратное благословение Джасуры, но тут вдруг болезнь отпустила.

Ника лежала вся сырая и прохладная, и у мне сразу стало как-то спокойно и уютно.

Я лег рядом с ней и мгновенно отключился.

На утро вся школа уже знала, что Ника — кошкодевочка, и я, чтобы оказать ей прикрытие после расформирования школы, стал ее хозяином и теперь забочусь, как могу. Видимо, Ян постарался.

Я не возражал.

А вечером, ощутив сменившийся ветер и немного окрепнув, Ника даже спустилась вниз на ужин.

И появилась она уже во всей своей красе, не прижимая уши и не пряча хвоста, который игриво выглядывал из-под короткой юбочки розового платья.

Милота, да и только!

Той ночью мне не спалось. Не знаю, почему. В голову лезли всякие дурацкие мысли, и я напрасно пытался утопить их в пиве в опустевшей харчевне.

А потом вдруг из своей комнату спустился Эрик.

— Эй, а ты чего не спишь?.. — удивился он.

— А сам? — улыбнулся я.

— Да так... — вздохнул тот.

Я вопросительно приподнял брови.

— Ну?..

— Покурить не хочешь? — неожиданно спросил тот. — Я бы воздухом подышал.

— Который я прокурю? — усмехнулся я, поднимаясь из-за стола. — Ну, пойдем...

Мы вышли из кабака, поежились. Ночь выдалась прохладной, но ясной.

Я ни о чем не спрашивал, давая Эрику возможность самому заговорить, когда он будет готов. А в том, что он заговорит, я не сомневался — очень уж несчастный у него был вид.

Вытащив папиросу, я неспешно закурил, пуская дым в небо.

— Хорошо, что наша птица теперь не орет, — проговорил Эрик, подняв голову на бронзового грифона.

— Да, городской совет запретил, — усмехнулся я. — Горожане жаловались, что к кабаку подойти нельзя...

— Да? Я не знал... — рассеянно отозвался Эрик. — А еще я не знал... что Янус под видом подмастерий уже не один год удерживает в школе воинов, которые и некоторым мастерам могут дать фору.

Я недоумевающе покосился на приятеля.

— И что, тебя это так взволновало?

— Если честно, да. Потому что это... Это неправильно.

— Эй, ты давай только не заводись, чтобы после «это неправильно» не случилось «это несправедливо», и трындец крылечку, — насторожился я.

— Да нет, — улыбнулся какой-то грустной, измученной улыбкой Эрик. — Я не зол, а скорее... растерян. И, признаться, почти разочарован. Как-то так.

— Почему? — удивился я. — Ну не хотел он отдавать своих учеников, и что с того?