Я закурил, чтобы хоть как-то перебить голод и немножко согреться. Кто никогда не грелся от огонька сигареты — тот никогда не мерз, дожидаясь девчонку на условленном месте.
Я в последний раз этой романтической чушью занимался на первом курсе. Ждал под Пушкиным Светку Ермолаеву, которая, кстати, в тот раз так и не пришла. Но не потому, что не хотела меня видеть, как я узнал позже. А потому что загремела с какой-то жуткой ангиной и температурой сорок в больницу. И я таскал ей передачки — шоколад и мандарины. Целых два месяца я ходил не по земле, а по облакам. Хмельной и глупый. А потом наступил март, и все облака превратились в грязь и растаяли, не оставив и следа.
Забавно — я ведь совсем забыл об этой истории! А теперь вдруг почему-то вспомнил. К чему бы это?..
— Даня! Даня, смотри! — окликнул меня Лёха.
Я вывалился из своих воспоминаний — и увидел, что прямо напротив ворот засветилось фиолетовое пятно портала. Из свечения сначала выкатился мой пушистый наставник, а следом вышел человек в черном балахоне. Его лицо скрывал капюшон, в руке был кованый железный посох с набалдашником в виде лошадиного черепа.
Само собой, это был Эреб собственной персоной.
Я поспешно загасил сигарету и, спрыгнув на землю, приблизился к наставникам.
— Приветствую! — как можно почтительней сказал я Эребу. Все-таки бог, блин. И теперь я поступаю под его начало.
— И да примет бог Эреб Даниила, звезду нашей школы, дабы звездил он отныне под его кровом!.. — отчаянно пьяным голосом заявил Та’ки.
Я нахмурился.
— Да будет тебе...
Эреб приблизился ко мне. И я почувствовал, что от его фигуры исходит холод, как от ледника.
— Прежде чем позволить тебе ступить в чертоги школы, которой я покровительствую, мне нужно услышать твое согласие неукоснительно соблюдать некоторые правила, — проговорил он. Отодвинув край капюшона, он чуть приоткрыл лицо, так что теперь я мог видеть его тяжелый взгляд, устремленный даже не на меня, а словно внутрь, в самую мою совесть.
От такого сканирования мне стало не по себе. Впрочем, как и при нашей первой встрече.
— И какие же это правила? — спросил я.
Мой мохнатый наставник икнул.
— Эреб, ну я тебя умоляю! Какие правила? Перед тобой — любимец Фортуны! Так что это... Умерь аппетиты.
Эреб покосился на Та’ки.
— В школе начертаний дисциплина — одно из самых главных требований к ученикам. И к Даниилу будут предъявляться абсолютно те же требования, как и к остальным.
— Ага, дожидайся, — пробормотал медведь.
— Итак, юноша, запомни главные правила, — игнорируя высказывание Та’ки проговорил Эреб. — Первое — никто не должен знать, что ты — из «Парящего грифа».
— Это еще почему? — насторожился медведь.
Эреб покосился на Та’ки.
— Потому что это скверно скажется на репутации школы, которая до сих пор была безупречной!
Мой наставник хрипло забулькал пьяным смехом.
— Ну, это — дело поправимое...
— Второе правило — абсолютное послушание. Наставники пользуются непререкаемым авторитетом среди учеников, и только это обеспечивает полную безопасность учебного процесса. Третье правило — не бравировать личным знакомством со мной. Помалкивать об этом. И четвертое правило — во время обучения не пить вина и не есть дурманных стеблей, если вдруг ты пристрастился к этой пагубной привычке через своего прежнего наставника.
— Я понял, — отозвался я. — Ладно, вина не пить... А пиво-то можно?
— Нет, — строго отозвался Эреб.
— Печально, — вздохнул я, на всякий случай решив не спрашивать про ром или виски. Пока что-то не запрещено — оно автоматически как бы частично разрешено. — Ну, хорошо. Я готов исполнять правила школы!
— Но на посошок надо бы дерябнуть, — заметил Та’ки. — Тем более, Ян велел дождаться Эрика — он все-таки решил, что лучше вас одновременно, так сказать, вживить в тело ничего не подозревающей начертательной школы.
— Чего налить? — спросил я.
— Слышал я, ты каким-то зеленым пузырящимся напитком самого Гермеса до беспамятства напоил, — почти поворковал наш панда, — Хочу попробовать.
— Это запросто, — улыбнулся я. И тут же обернулся к Эребу. — Если ты не против, конечно.
— Здесь он еще не заправляет, так что пусть попридержит свой командный тон! — вмешался Та’ки.
Спорить я с ним не стал, и провозгласил бухалово.
Себе я сделал вискаря, а для панды создал абсент-бум.
Разглядывая бокал с пузырящимся коктейлем, медведь сначала шумно понюхал его, а потом одним движением вылил напиток в пасть.
Потом он крякнул, прищелкнул языком, рыгнул — и потребовал еще.
— Какая странная, но вкусная дрянь!.. — задумчиво проговорил он, на удивление ловко удерживая бокал в своей лапе.
— Настолько странная и вкусная, что даже я пришел на запах, — услышали мы за спиной голос Гермеса.
Обернувшись, я увидел ветхого старика в каком-то рваном тулупе и мятой соломенной шляпе.
— Приветствую тебя, славный бог дорог! — улыбнулся я. — Рад видеть!
— И я тебя тоже, смертный! — сверкнул молодыми белыми зубами старикан.
— Как-то у тебя головной убор не по сезону, — заметил Та’ки.