Боги, пиво и дурак. Том 7

— Возможно, не лишено смысла, — пробормотал я. — А ты… Не можешь это как-нибудь отключать хоть иногда?

— А ты можешь хоть иногда отключать у себя биологические процессы?

— Понял. Глупость сказал.

Оракул кивнул.

— Что по-настоящему прекрасно в вашем теле так это возможность чувствовать вкус, — с задумчивым и серьезным видом проговорил Оракул, разглядывая меня. — Мне понравился шоколад. И яблоки.

— А ты до сих пор не ощущал вкуса?

— Нет. У меня не было соответствующих рецепторов. Я вообще не использовал биологическую форму. Слишком уязвимая и медленная. Мне не подходит. Не нравится.

Я усмехнулся.

Ну, теперь ясно, почему никто не видел его лица. Ведь лица-то, судя по всему, раньше и не было.

—… И не понимал тех, кто хотел. Не понимал брата Сотота.

Он развернулся опять к своему столу. На мгновение замер, а потом вдруг с неожиданной яростью смахнул с него всю еду, до которой дотягивался. Хлеб, сыр, старое мясо и колбасы повалились на пол. Оракул выпрямился. Посмотрел на правый рукав своей пижамы, который испачкался. Усмехнулся. И, продолжая разглядывать пятно на рукаве, снова заговорил.

— Сначала их занимало создание глобальных и постоянных систем. Совершенным казалось сильное и долговечное. Но потом стало интересно делать хрупкое с большим количеством индивидуальных черт.

Он подошел к столу с другой стороны и тем же движением смахнул разложенную там еду на землю.

—… Животные, Цветы. Человекообразные боги. Человек. Мы наблюдали, как все развивается. В какой момент все вышло из-под контроля? Когда уязвимые твари вдруг решили, будто они неуязвимы настолько, что могут пленить и лишить рассудка творца? Когда младшие успели присвоить себе право решать судьбу старших?

— Ты говоришь о Сототе, — понял я.

— Да. И не только.

Оракул, похрустывая костяшками под босыми ногами, приблизился ко мне. Его прохладная ладонь легла на мой лоб.

И в тот же миг у меня перед глазами потемнело. В кромешной тьме тянулось множество линий, то соединяясь, то разделяясь, как ветви.

— Древо вероятностей велико, — услышал я голос Оракула. — Но не для всех. И не в каждый момент времени…

Одна из светящихся ветвей вдруг приблизилась ко мне, ослепляя, и через мгновение я увидел окровавленного Яна и Фортуну, рыдающую над ним. Грязный снег. Солнце. И уродливые длинные тени, сгущавшиеся вокруг…

Потом картинка погасла, и передо мной опять появились линии. Другая ветвь приблизилась ко мне, и я увидел уже два мертвых тела на молодой зеленой траве на тренировочной площадке в школе «Парящего Грифа». Ветер шевелил рыжие волосы Сета. Израненный Азра сражался с полуобнаженным гигантом с раскаленно-красным мечом. А чуть поодаль я увидел себя в луже крови и с обрубленной культей вместо правой руки.

— Хочешь сказать, мои друзья погибнут? — проговорил я.

Оракул убрал руку от моего лица.

— Да. Во всех пяти вероятностях, что им остались. Суть одна. Детали разные. И одна из таких деталей — твоя собственная жизнь.

Он с пристальным вниманием смотрел на меня, не моргая.

— Гости приглашены. Блюда расставлены. Приборы приготовлены для трапезы. Время работает против тебя.

— И как это исправить? — спросил я, чувствуя, как руки опять невольно сжимаются в кулаки.

— Никак. При наличии существующих переменных исход уже предрешен.

— Значит, нужно изменить переменные.

— Игра в разгаре. Новые вводные, которые могли бы повлиять на нее, уже не добавить, — сказал Оракул. — Но ты не обязан участвовать в этой партии. Ее начинал не ты. Не тебе и заканчивать. Но есть другая, в которой я хочу предложить тебе поучаствовать. На моей стороне. Вместо меня. Оракул останется в стороне. Ты победишь. Готов подумать об этом?

— У меня нет такой возможности. Если я не спасу Фортуну, сам погибну!

— Нет, если она умрет раньше, чем ее заклятье убьет тебя. Когда боги умирают, все их созданья развеиваются. Заклятия. Пространства. Предметы. Поэтому великих зодчих нельзя было убивать.

У меня на лбу проступила испарина.

Вот, значит, как. Я могу выжить, даже если не спасу Сета с женой. Я могу выжить…

Стоп. А что же тогда произошло с остальными протобогами?

— Ты говоришь, великих зодчих нельзя было убивать. Но разве сейчас по факту они не мертвы? Все, кроме тебя и Сотота?

— Нет. Их вынудили изменить форму. Рассеяли по Вселенной. По мирам. Но не убили, — он больно ткнул пальцем меня в грудь. — Частицы древних богов теперь есть в каждом. И все они живы.

Я изумленно проследил за движением его руки и уставился на свою грудь.

— Хочешь сказать, во мне… Я — носитель древнего бога?

— Ты — носитель гнева. Но это сейчас не важно. Не имеет значения. Мы говорим о другом.

Оракул прошел к столу. Ойкнул, поджав ногу — все-таки старые кости это тебе не майская трава. И уселся на освободившееся место.

— Я могу подсказать, какой ход ускорит развязку, — заявил он. — Если хочешь.

Я покачал головой.

— И жить потом с мыслью, что я убил друга? Нет уж. Это тебе не заноза на ноге, — усмехнулся я, глядя на то, как Оракул поглаживает раненую стопу.