Боги, пиво и дурак. Том 8 (СИ)

Сказать ей или нет, что если бы Фортуна здесь погибла, то моей жизни ничего бы не угрожало?

Угроза как двигатель принятия решений уже давно потеряла для меня актуальность. Я поступил так, как должен был. Только и всего. Я давно понял, что не существует такой категории, как «правильные поступки». Ведь то, что для одного — героизм, другому может показаться смешным и глупым. Отважный опытный воин для противника всегда кровожадный зверь.

Не зря есть присказка: «что русскому хорошо, немцу — смерть».

Нельзя быть просто хорошим. Тот, кто пытается угодить одновременно всем, в конечном итоге в глазах окружающих будет выглядеть последним говном. Хотя почему только выглядеть? Он им и станет.

Можно и нужно быть хорошим только для кого-то. И прежде всего — для собственной совести.

И моя совесть требовала справедливости.

Для меня это означало вернуть «Парящим грифам» магистра, миру — Сета, мне — друга. А ему самому вернуть законную жену.

Мне не в чем было себя упрекнуть. Я сделал то, чего не мог не сделать — только и всего. Это как защитить Нику, или спасти тех замурованных бедняг в школе начертаний. Или встать между копьем и зеленой пандой.

Так что нет, я ничуть не сомневался, что поступил правильно.

Но почему-то иногда, даже если ты все сделал по совести, на душе все равно остается осадок.

Что происходит сейчас дома? Стоит ли еще «Жареный Лось»? Все ли хорошо у наших парней? К чему привело пробуждение Сотота?

И ведь этот чудак белоглазый вполне мог бы рассказать мне все новости, но просто не стал этого делать.

А мне теперь чесать репу и сидеть жопой на горячей сковороде, пока домой не вернусь.

Ценитель шоколада, блин. Сволочь бездушная.

Ну да ладно. Я скоро вернусь. И тогда мы с ним поговорим обо всем — о прошлом и будущем. О Сототе и Азатоте.

— Куда мы едем? — спросил я Деметру.

— В одну нору, которую Оракул указал Петру, — ответила она.

Я усмехнулся.

Что бы не происходило по ту сторону, оно, должно быть, задевает великого бога за живое, раз он отказался от своей роли пассивного наблюдателя и решил вмешаться.

— А Лёха где?..

— У Фемиды, вместе с твоей сумкой. Вон, в соседней машине едут.

— Значит, теперь все будет хорошо, — сказал я, устало закрывая глаза. — Жаль только, что докторишку с собой не взяли. А я ведь хотел! Но, будем надеяться, Фортуна придет в себя без осложнений…

Демка вздохнула.

— А я все никак не могу простить ее за то, что она с тобой сделала, — пробормотала она. — Это из-за нее ты оказался там!

— Из-за нее я оказался везде, — со вздохом ответил я. — В том числе и в другом мире. По-хорошему, мне ее за это не упрекнуть, а поблагодарить нужно. И потом… После того, как я увидел, что бедной Фортуне пришлось пережить здесь, у меня в жизни язык не повернется сказать ей хоть слово в укор. И у тебя пусть не поворачивается тоже. Я бы хотел, чтобы она проснулась среди друзей, а не судей. Ладно?

Я приоткрыл глаза и вопросительно покосился на Деметру.

Та нахохлилась, обиженно надула губы. Но тем не менее кивнула, соглашаясь с моей просьбой.

— Хорошо, — улыбнулся я.

И перевел взгляд на примолкшего Самеди, который всем своим видом изображал, что его здесь нет.

— Как там твой череп, барон? Все еще смотрит в небо третьим глазом? — со смехом спросил я.

Самеди весело клацнул зубами, обернулся и на мгновенье приспустил с черепа капюшон толстовки, демонстрируя мне дыру.

— Да, но я не переживаю об этом. Некоторая винтажность истинному джентльмену всегда к лицу.

— Я очень благодарен тебе за поддержку, — уже серьезно сказал я. — Ты сделал даже больше, чем я мог бы просить тебя. Так что…

— Простите, Даниил, я не понял — вы сами умирать собрались, или меня похоронить надумали? — сверкнул Самеди лукавым огоньком в глазницах, опять по привычке переходя на «вы». — Потому как живые для живых такие длинные здравницы не толкают.

Демка иронично хмыкнула.

— Это ты только что себя живым назвал? О, какая тонкая и неприметная лесть!

— Прекрасная донна, как всегда, остроумна, но в этот раз слегка неправа. Смерть — это тонкая материя, госпожа. Она не сугубо мертвая, она как бы на грани — так же, как и я. Например, вы когда-нибудь задумывались над тем, что существительное «мертвец», как ни странно, обозначает одушевленный предмет? Потому как одушевленность и неодушевленность предмета определяется формой винительного падежа. Вижу кого? Мертвеца. А не вижу что? Мертвец. Вот труп — да, это мертвое слово. Есть еще одно чудесное слово — «покойник». Оно тоже…

Закончить свой философский монолог Самеди не успел, потому что угасший парень в желтой жилетке вдруг подхватился, вытаращил белые глаза и прокричал:

— Уезжайте в Москву немедленно! Прямо сейчас! Ситуация изменилась!

И опять отключился.

Меня аж пот пробрал.

— С этим Оракулом, блин, заикой станешь… — проговорил я.

И мы без всяких заездов в тайную берлогу полетели прочь из Петербурга.