— Посуди сама, ситуация классическая: было четыре человека, осталось двое. Из этих двоих один — я, и я знаю, что никого не убивал. Методом исключения получаем, что это сделала ты.
— Сашка, ты сумасшедший! Ты посмотри на себя. У тебя взгляд бывает совершенно дикий! Ты же сам не понимаешь, что говоришь или делаешь. Мне страшно от этого…
— Думаешь, я всех убил и сам не знаю об этом?!
— Так бывает. Я видела в каком-то фильме…
— «Сердце Ангела», что ли? Да, интересная версия, — меньше всего я рассчитывал услышать такое от Марины. Оказывается, и у нее голова работает! Кстати, та же версия применима к ней.
— До сих пор при свете дня никто не умирал, — заметил я. Надеюсь, так будет и впредь. Примем это как рабочую гипотезу.
— Хорошо…
— Тогда давай позавтракаем и пойдем хоронить Игоря.
Так мы и сделали.
12. Марина
В этот раз Саша не отлынивал от работы.
Наоборот, он взялся за дело с необычайной энергией.
В глазах его я снова заметила этот дикий блеск, который так пугал меня. Он не просто хоронил друга (или врага?), это было что-то гораздо более личное. Как будто он хоронил часть себя.
Я вновь заикнулась о молитве. Честно говоря, я сомневалась, что в прошлый раз, с Вандой, мы все сделали правильно. Конечно, Игорь говорил от души, но как-то не слишком серьезно…
На мое предложение Саша неожиданно зло рассмеялся.
— Это бесполезно. Он попадет прямо в Ад!
— Не смей так говорить! Игорь был хороший…
— Кому как.
— За что ты его так не любишь?
— Это долгая история. Ты не поймешь.
— По-твоему, я такая дура? Ты всегда ему завидовал. Он был веселый, а ты — мрачный. Он был красивый, а ты — нет. У него было много друзей, а ты на всех смотрел косо. У него были модные вещи, а ты ходил Бог знает в чем. У него была я, а у тебя никого не было. Ванда, бедная, все ждала, когда ты ей скажешь хоть одно доброе слово. Она ведь любила тебя, дурак!
— Откуда ты знаешь?!
— Да от нее же!
— Я не знаю… — пробормотал Саша, выпуская из рук лопату и садясь на свежую землю. — Можно ли тебе верить? Можно ли вообще еще верить хоть во что-нибудь? А Бог, есть ли он там, наверху? И если даже он был там раньше, то не исчез ли вместе со всем нашим прежним миром? Может быть, здесь теперь правят иные боги?
Ладно, я кое-что помню, как это ни странно. Слушай!
«Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, каков век мой.
Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой, как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий.
Подлинно, человек ходит подобно призраку: напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то.
И ныне чего ожидать мне, Господи? Надежда моя на Тебя.
От всех беззаконий избавь меня, не предавай на поругание безумному.»
— Это не совсем то, — неуверенно сказала я.
— Выбирать не приходится, — усмехнулся Саша. — Вот подумай: совсем недавно он строил планы мирового господства, а теперь его будут есть черви. Или подумай о человечках Синтеоса: для них мы бессмертны. Только по плечу ли нам бессмертие?
— Ну, там видно будет…
— Верно! Верно, черт побери. Поживем — увидим. Помоги-ка…
Мы опустили тело Игоря в могилу и закопали.
— Как ты думаешь, он не встанет? — вдруг спросил Саша.
— Как это — встанет? — у меня мурашки побежали по коже.
— Не знаю. Как вампир.
— Сам ты вампир! Говоришь с тобой, а все без толку…
— Ладно, ладно. Пошли домой.
13. Александр
В последнюю ночь меня терзали кошмары.
Мне снилось, что я прихожу в Институт и попадаю на экзамен.
Ужас в том, что к экзамену я совершенно не готов. На самом деле такого не бывало никогда, но в этом кошмаре по какому-то невероятному, противоестественному стечению обстоятельств я зря потратил время, отпущенное на зубрежку, и совсем не помню — как.
Я не помню даже, какой предмет надо сдавать.
Но поворачивать назад поздно: я вхожу в аудиторию.
За длинным столом у доски сидит экзаменатор. Это наш Иван Аркадьевич. Он дружески улыбается мне и жестом приглашает брать билет. Как не хотелось бы разочаровать его!
Мне выпадает билет номер один с одним-единственным вопросом — «Ванда». Я поднимаю глаза и вижу мертвое тело Ванды, лежащее на столе. Она совершенно голая, я могу видеть ее упругую грудь и животик, и это возбуждает во мне сильное желание.
Теперь я понимаю, что от меня требуется.
Я раздеваюсь донага, залезаю на стол, раздвигаю ее холодные изящные ножки и приступаю к делу. Сквозь шум крови в ушах мне слышится стук мела по доске.
Когда я кончаю, из зала раздаются аплодисменты.
Опустошенный, я неловко поднимаюсь и вижу экзаменатора, одобрительно кивающего мне. Только это вовсе не Иван Аркадьевич. Это — Игорь! В руке он держит указку, обращенную к доске, на которой ярко-белым по черному выписаны математические формулы. В этот последний миг сна они впечатываются в мое больное сознание огненными письменами.
Я просыпаюсь весь мокрый.
Смысл формул мне ясен, и ничего ужаснее быть не может.
Но это не избавляет меня от необходимости переодеться.