Боги среди людей

Женщины численностью превосходили мужчин — по сути, всюду. Переселившись в «Фэннинг-Корт», он понял, что «проживающие» — почти исключительно женщины. Они ему симпатизировали; так было всегда. Естественно, раньше он был в приличной форме и много чего умел, а его ровесницы принадлежали к тому поколению, которое восхищалось, если мужчина знал, как включить электрочайник. В «Фэннинг-Корте» он заставил трепетать не одно податливое сердце, но тщательно избегал романтических привязанностей и интриг: хотя на поверхностный взгляд здесь царило полное благолепие, за бежевыми перегородками клокотали сплетни и желчность (особенно среди женщин за семьдесят), неизбежно подогреваемые любыми сильными эмоциями.

— Я вижу, среди людей моего поколения мужчины в дефиците, — сказал он, заглаживая чью-то злобную выходку.

— Среди людей моего поколения — тоже, — ответила Берти.

— Идемте же, Тед, — поторопила Энн Скофилд. — Нам еще многое нужно посмотреть.

«Многое» включало садовый пятачок, разбитый по образцу городского сквера. Скамейки. Парковка.

— Ой, вряд ли он машину сюда пригонит, — сказала Виола.

— А я думаю, он непременно это сделает, — сказал Тедди.

— Слушай, пап, для вождения ты уже староват. — (Положила глаз на его машину, догадывался Тедди. Ее собственная колымага постоянно ломалась.)

Виола обожала устраивать такие пикировки в общественных местах, чтобы люди понимали, насколько она разумна — не то что ее родственники. В свое время именно так она поступала с Санни. Бедный мальчишка чуть не свихнулся. Она и сейчас не унималась.

— А знаете, у многих проживающих есть машины, — сказала Энн Скофилд, не оправдав ожиданий Виолы.

Вся квартирка была размером с гостиную его бабушки в Хэмпстеде. Тедди давно не вспоминал Аделаиду и сам удивился, насколько ярким оказался сейчас ее образ; даже в двадцатые годы она носила длинные черные викторианские платья и вечно жаловалась на шумных внуков. Сколько же воды утекло с тех пор…

Как-то раз, вспомнилось ему, когда в гостях у нее стало совсем скучно, они с Джимми тишком прокрались наверх, чтобы оглядеть спальню, куда им строго-настрого запрещалось совать нос. Его поразил встроенный платяной шкаф: огромное сооружение, обитое изнутри жатым шелком, пропахшее смесью камфоры и лаванды, сквозь которую пробивался запах тлена. Они с братом забрались внутрь и с содроганием уткнулись в допотопные бабкины наряды.

— Противно тут как-то, — зашептал Джимми.

У Тедди было такое же чувство, и он поспешил выбраться, но случайно толкнул дверцу, которая тут же защелкнулась. С ней пришлось повозиться: механизм замка был довольно замысловатый.

Когда Джимми наконец-то смог вылезти, его истошные вопли переполошили весь дом. Аделаида бесновалась («гадкие, гадкие мальчишки»), но Тедди заметил, как Сильви зажимала рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Бедняга Джимми всегда страдал клаустрофобией. Во время войны он сражался в частях коммандос, десантировался на пляж Сорд и после высадки союзников в Нормандии прошел с боями в составе Шестьдесят третьего противотанкового полка по руинам оскверненной Европы. Как же он, должно быть, ненавидел тесноту самоходных противотанковых орудий. В составе того же Шестьдесят третьего полка он освобождал Берген-Бельзен, но они с Тедди никогда об этом не заговаривали, да и вообще крайне редко беседовали о войне. Теперь Тедди об этом жалел.

Вся правда о Джимми обрушилась на Тедди как гром среди ясного неба сразу после окончания войны. До той поры его представления о людях нетрадиционной ориентации ограничивались зрелищем женоподобных геев из Сохо. Таких мужчин он не считал способными к брутальной храбрости, которой, судя по всему, обладал Джимми.

Джимми умер давно: в пятьдесят с небольшим его жизнь прервалась из-за быстрорастущей лимфомы. Услышав диагноз, он сел в автомобиль, разогнался на шоссе и свернул в пропасть. Эпатаж и в жизни, и в смерти. Жил он, естественно, в Америке. Тедди не полетел на похороны, но отправился в приходскую церковь и побыл наедине со своими мыслями как раз в те минуты, когда по другую сторону Атлантики тело Джимми предавали земле. Через несколько дней в почтовом ящике оказался мягкий синий авиаконверт, прилетевший как диковинный листок. В своем письме Джимми говорил последнее «прости». Признавался, что относится к Тедди с любовью и восхищением, благодарил его за то, что он был таким прекрасным братом. На свой счет Тедди не заблуждался. Напротив, он считал, что при жизни брата пренебрегал родственными обязанностями. Тедди никогда не расспрашивал (да и, если честно, не хотел ничего знать) о его интимной жизни и всегда думал (но только сейчас выразил это словами), что профессия рекламщика не стоит ломаного гроша. Схожее чувство посетило его и тогда, когда Берти начала работать в рекламном бизнесе, чтобы, по мнению Тедди, убеждать людей тратить деньги, которых у них нет, на товары, которые им не нужны. («В самую точку», — соглашалась Берти.)

— Знаешь, Джимми прошел через кошмары войны и выжил, — сказала тогда Урсула. — Давай утешаться этой тривиальной мыслью — за неимением лучшего.