В пору этого «мимолетного посещения» «Фэннинг-Корта» Виола уже договаривалась о переводе отца в стационар домашнего ухода и захватила с собой пачку рекламных листков. Пару дней назад Тедди упал, но почти не ушибся: просто ноги подогнулись, и он осел на пол, как сложенная гармошка.
— Жопа перевесила, — ворчливо сказал он подошедшей к нему Энн Скофилд (да, он оказался возле одного из красных шнуров, да, дернул).
— Кто это у нас так выражается? — упрекнула она его, словно хулиганистого мальчишку, хотя не далее как вчера он сам слышал, как смотрительница, не заметив его в прачечной, обратилась к упрямой дверце стиральной машины со словами: «Да открывайся же ты, засранка поганая!» Произнесенная с бирмингемским акцентом, ее брань почему-то прозвучала на редкость похабно.
С минимальной помощью Толстого Диспетчера («Это нарушение правил безопасности. Я обязана вызвать санитаров») он сумел встать на колени, а потом перебрался на диван и в целом не пострадал, если не считать пары синяков, но для Виолы это происшествие стало «неоспоримым доказательством», что отец «не способен себя обслуживать». В свое время она выдернула его из дому и отправила в «Фэннинг-Корт». А теперь пыталась запихнуть в какой-то «Тополиный холм». Тедди понимал, что она не успокоится, пока не вгонит его в гроб.
Дочь разложила веером принесенные листки, со значением поместив сверху рекламу «Тополиного холма», и сказала:
— Хотя бы посмотри.
Тедди окинул их беглым взглядом: фотографии счастливых, улыбающихся людей с пышными седыми шевелюрами — в жизни не подумаешь, вставил он, что кто-то из них трахнулся мозгами и ходит под себя.
— Как ты стал выражаться, просто кошмар, — чопорно заметила Виола. — Что с тобой происходит?
— Чую скорый конец, — ответил он. — Бунтарский дух проснулся.
— Не глупи. — В тот день она, по его наблюдениям, была одета с шиком. — Ладно, мне еще в другое место нужно успеть.
— В другое место?
Скрытная натура, Виола терпеть не могла объяснять. Как-то раз — дочь была еще подростком — Тедди столкнулся с ней на тротуаре: с компанией друзей Виола шла вдоль по улице и смотрела прямо сквозь него. Сын по имени Хью никогда бы так не поступил.
— В другое место? — повторил он, стараясь при помощи сарказма вытянуть из нее подробности.
— По одному из моих романов снимают кино. Меня боссы ждут.
Нарочито небрежный тон, каким она произнесла «кино» и «боссы», показывал, что она хочет изобразить равнодушие, но у нее это плохо получается. Второй ее роман, «Дети Адама», уже был экранизирован. Фильм получился слабый — британский. Виола приносила отцу DVD. Собственно, и книжка была далеко не шедевром. Но не мог же он сказать об этом вслух. «Очень хорошо», — сообщил он дочери.
— «Очень хорошо» — и только? — Виола нахмурилась.
Боже правый, подумалось ему, разве этого мало? Случись ему дописать начатую некогда книгу, он был бы счастлив услышать «очень хорошо». Как же она называлась? Что-то про сон и ровное дыхание — цитата из Китса (хотя бы автора вспомнил), но из какого стихотворения?
В голове собирались тучи. Наверное, Виола была права: наверное, пора сдаваться, занимать очередь в приемной у Всевышнего.
Героиней самого первого ее романа, «Воробьи на рассвете» (не заглавие, а тихий ужас!), стала «умная» (а точнее — невыносимо заносчивая) девушка, оставшаяся на попечении отца. Это явно была претензия на автобиографию, на некое послание ему от Виолы. Девушку постоянно обижали, а отец оставался бесчувственным солдафоном. Сильви никогда не усмотрела бы в этом «Искусство».
— По какому именно? — уточнил он, разгоняя тучи и собираясь с мыслями. — По какому роману снимают кино?
— «Окончание сумерек». — И, поймав его недоуменный взгляд, раздраженно добавила: — Про мать, которая в силу обстоятельств отказывается от своего ребенка. («Желаемое за действительное», — сказала Берти.)
Виола демонстративно посмотрела на массивные золотые часы («„Ролекс“. На самом деле неплохое вложение капитала»). Тедди не понял, что символизирует этот показной жест: ее деловитость или успешность. И то и другое, предположил он. В последнее время дочь выглядела как улучшенная копия самой себя: постройневшая, с аккуратной блондинистой прической десяти оттенков — такого он еще не видел. Никакой хны, никакой мешковатой одежды. Бархатные наряды с пайетками, служившие ей до зрелого возраста, куда-то делись; теперь она носила сшитые на заказ костюмы неброских цветов. «„Дети Адама“ изменили мою жизнь» — так говорилось в еженедельном женском журнале, оставленном кем-то в комнате отдыха: Тедди лениво перелистывал страницы в поиске заявленных на обложке рецептов («Простые и дешевые ужины»). «Виола Ромэйн, лауреат литературных премий, рассказывает об одном из своих ранних бестселлеров. „Никогда не поздно приступить к исполнению мечты“, — сказала нам Виола Ромэйн в этом эксклюзивном интервью». И далее в том же духе.