Боги – суть предки наши

Итак, удары топора наносят дереву кровавые раны и вызывают его трогательные жалобы. То же представление находим и у других народов. Заклятая матерью дочь оборотилась явором; вздумали гусляры сделать из того явора звончатые гусли, но только принялись рубить – из ствола заструилась алая кровь, дерево издало глубокой вздох и промолвило: «Я – не дерево, а плоть и кровь!»[402]. Один мальчик, рассказывают в Германии, захотел сделать стрелу; но едва срезал тростинку (hastula), как из растения полилась кровь[403]. По словам литовской песни, когда Перкун рассек зеленый дуб (тучу), из-под его коры брызнула кровь (дождь)[404]. В Метаморфозах Овидия как скоро совершается превращение в дерево – это последнее получает дар слова и чувство боли. Сестры Фаэтона, грустя и плача по нем, превратились в лиственницы. Несчастная мать спешит к ним на помощь, пробует сорвать кору с их тела, молодые ветви с их рук; но из коры и надломленных веток падают кровавые капли. «Пощади, мать! – просят они, – ты не кору срываешь, а тело». С той поры текут с лиственницы слезы и, сгустившись, образуют янтарь. Существуют еще на Украйне поэтические сказания: как девица долго грустила по своем женихе, каждый день приходила на высокий курган высматривать – не едет ли он из чужбины? И наконец с горя превратилась в тополь; как убежал казак со своей милою, да нигде не мог с нею обвенчаться, и стал казак в поле терном, а девчина – калиною:

Выйшла сынова мати того терну рвати,
Девчинина мати калины ломати.
«Се-ж не терночок – се-ж мiй сыночок!»
«Се-ж не калина – се-ж моя дитина!»

Есть червонорусская песня, как злая мать проклинала своего сына; сел сын на коня, выехал в поле, сам оборотился зеленым явором, а конь – белым камнем. Выплакалась мать по сыну, пошла выглядáть его в чистое поле; на ту пору собрались тучи, и укрылась она от дождя под сенью тенистого явора; начали кусать ее мошки, и сломила она ветку, чтобы было чем отмахиваться.

– Эй мати, мати! – провещал ей явор:
Не дала есь ми в сели кметати,
Еще ми не даш в полю стояти.
Билый каминець – мий сивий коничок,
Зелене листья – мое одиня,
Дрибни прутики – мои пальчики[405].

Слово заклятия равносильно здесь чарам колдовства. Превращение сказочных героев и героинь в звериные, пернатые и растительные образы народные поверья приписывают колдунам, ведьмам и нечистым духам. Так, немецкие сказки упоминают о превращении ведьмою людей в деревья и цветы[406], а русская сказка говорит о прекрасной царевне, превращенной чертом в березу: когда явился избавитель и начал отчитывать красавиц – в первую ночь она выступила из древесной коры по груди, во вторую ночь – по пояс, а в третью совсем освободилась от злого очарования[407]. Это свидетельствует о связи приведенных нами песен со сказками о «заклятых» царевичах и царевнах; в основе тех и других скрывается миф о злой демонической силе (ведьме-мачехе), которая разрывает любовный союз бога-громовника с облачною девою и творит из них оборотней. Любопытны литовские предания о вербе и ели. В древние времена жила в Литве Блинда – жена, одаренная изумительным плодородием; она рождала детей с необычайной легкостью, и не только из чрева, но даже из рук, ног, головы и других частей тела. Земля, самая плодовитая из матерей, позавидовала ей, и когда Блинда шла однажды лугом – ноги ее вдруг погрузились в болотистую топь, и земля так крепко охватила их, что бедная женщина не могла двинуться с места и тут же обратилась в вербу[408]. Этому дереву приписывается благодатное влияние на чадородие жен; по словам Нарбута, крестьянки приходили к вербе и воссылали к ней мольбы о даровании им детей. Известно, что верба легко разводится не только от корня, но и от срубленных и вбитых в землю кольев; вот почему славяно-литовское племя сочетало с вербою мифическое представление о плодоносном дереве-туче; в это дерево и превращается облачная жена. Егле (ель), по рассказам литовцев, была некогда чудной красавицей; посватался за нее уж (Жалтис) и в случае отказа угрожал людям засухою, наводненением, голодом и мором. Решились отдать ее, привезли к озеру, а оттуда выходит не страшный гад, а прекрасный юноша – водяной бог (=змей, владыка дождевых источников). Пять лет живут они счастливо; но вот братья красавицы улучили минуту, вызвали из воды ужа и рассекли его на части – и предалась Егле сильной, неутешной горести (= смерть змея-тучи, гибнущего под ударами грозы вызывает печальные стоны ветров и обильные слезы дождя). Боги сжалились над нею и превратили несчастную в ель, дочь ее в осину, а сыновей в дуб и ясень[409].