Боги ушли, твари остались

Аделия стояла, как заворожённая. Всего в полуметре от неё находился один из кровных врагов её страны. Она могла бы сделать шаг и вцепиться в его горло. Но внезапно возникла спасительная мысль — «Такое не прогрызешь».

Новый толчок Франца заставил её отвести взгляд и — «О, Боже!». Из-за спины Геринга на неё в упор смотрел Альфред. В его глазах застыло изумление. Столь знакомые черты Аделии никак не ассоциировались у него с её нынешним обликом. Он был поражен сходством, стоящей у стены элегантной дамы, с той самой русской любимой девушкой, навсегда исчезнувшей в бесконечной сибирской тайге (как ему было заявлено в германском МИДе заместителем Риббентропа).

Аделия окончательно растерялась. Как ни готовилась она к этой встрече, всё равно оказалась застигнута врасплох.

Альфред, не меняя шага, прошел мимо, унося с собой неясное ощущение дежавю. И не оглянулся. Аделия прикрыла глаза рукой, чтобы сдержать набежавшие слёзы. Ей показалось, что случилось самое страшное, о чём она запрещала себе думать, — Альфред не узнал её!

— Порядок, он наш! — довольным тоном произнёс Франц.

— Кто?! — еле вымолвила Аделия.

— Ты его не узнала?

Нелепость вопроса вернула Аделию к действительности. Она смахнула пальцами слёзы и устремила на него такой надменно-уничтожающий взгляд, что его передёрнуло — «Чёрт!» Франц уже не раз испытывал его на себе, полный таинственной неземной силы, вызывающий оторопь и немедленное желание куда-нибудь улизнуть из-под его воздействия.

Прозвучавшая трель звонка пригласила прогуливающуюся публику занять места в креслах.

Глава третья

На сцене вовсю шли приготовления к певческому конкурсу. Шум и веселье бурлили со всей силой вагнеровской экспрессии. Но Аделия вслушивалась только в тихие стоны своей души. Даже романтическая песенка Вальтера «Сирень моя в истоме» вместо того, чтобы услаждать слух, пробудила новый прилив воспоминаний о страшных последствиях её светлой любви к Альфреду.

Сколько бессонных ночей она провела в мечтах об их встрече. Сначала, когда он уехал в Германию, а она вернулась в Москву, казалось, это произойдет совсем скоро. Она так и объявила родителям: «Не знаю, что вам сказать, но я влюбилась и собираюсь замуж!».

— Дожили! — драматически закатив глаза, выдохнула Лия Григорьевна.

— Лётчик? — насмешливо поинтересовался Борис Оттович.

— Лётчик! — подтвердила Аделия, и чтобы уж совсем добить, произнесла с вызовом: — Немецкий. Немец. Альфред фон Трабен!

Реакция родителей превзошла все её ожидания. Мама перевела взгляд полный упрека на отца. Тот стоял молча, с трудом пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить дочери, какой страшный поступок она совершила. Понятие иностранец уже стало равносильно определению шпион.

— Кто-нибудь об этом знает? — спросил он с надеждой.

— Все… — пожала плечами Аделия.

Лия Григорьевна бессильно опустилась в кресло и заплакала.

— А куда смотрела общественность?! Старшие товарищи?! — от полной растерянности воскликнул Борис Оттович.

— Мы интернационалисты! И немецкие лётчики — наши союзники в борьбе за полную победу коммунизма во всём мире! — выдала Аделия, специально заготовленную для этого случая фразу.

Борис Оттович посмотрел на дочь с безнадёжной тоской. Он окончательно понял, что в их дом пришла беда.

Но, как ни странно, никаких последствий дружба Аделии с гражданином Германии не имела. Никто никого никуда не вызывал и не требовал никаких объяснений. Напряжение, возникшее в семье после признания дочери, постепенно стало спадать. К тому же с завидной регулярностью, два раза в неделю почтальон доставлял на имя Аделии письма из Германии. Она хватала конверт и бежала в ванную комнату, где закрывалась и в одиночестве по несколько раз перечитывала пылкие признания в любви. Альфред уверял девушку, что скоро добьется разрешения на их свадьбу и приедет в Москву за ней. Аделия безотчётно верила каждому его слову.

Родители не то чтобы смирились, но предпочитали не касаться этой темы. Тем более что Аделия находилась постоянно в приподнятом настроении и старалась угодить им во всём.

Борис Оттович, учитывая создавшуюся ситуацию, предложил подумать об аспирантуре, поскольку во всех иных сферах деятельности — муж-иностранец, вряд ли мог способствовать карьерному росту. Аделия с радостью согласилась. Ей было всё равно, чем заниматься, лишь бы дождаться приезда любимого.

Развязка наступила неожиданно. Ночью позвонили в дверь. Два звонка — точно к ним. Открывать отправился Борис Оттович, на ходу застёгивая пуговицы на пижаме. Отворил дверь и сразу всё понял. Трое молодых строгих сотрудников в глухих прорезиненных плащах без приглашения вошли в коридор.

— Нам нужна Аделия Борисовна Шранц, — хриплым голосом произнёс старший по званию.

— Сейчас разбужу, — поторопился ответить Борис Оттович и тут же добавил: — А может, лучше утром?

— Будите, — тихо, но с явной угрозой повторил старший.

Борис Оттович лишь нервно кивнул головой и, не поворачиваясь, попятился к комнате дочери.