Кучум был хитёр. Пока он воевал со своими соседями – племенными сибирскими князьками, он исправно отправлял за Камень московитам соболей. Но когда Сибирь оказалась им покорена, хан тотчас же переменился. И первым шагом Кучума был отказ платить Москве ясак, а вторым стало нападение на Пермь Великую. После того как Москва была сожжена крымцами и ногайцами в 1571 году, к хану Кучуму пришло второе дыхание. Его племянник Маметкул в 1573 году разграбил весь Пермский край. Сибирцы нещадно и против всех правил убили московского посла Чебукова со всеми его людьми, доказав, что варвары – они и есть варвары, и чем в пух и прах разметали любую возможность будущего мира. Теперь Кучум надеялся только на победу! Это было время, когда Русь тонула в Ливонской войне и опричнине, когда черемисы боролись за самостоятельность и никак не хотели делить свою будущую судьбу с Москвой. От севера через Урал и до самой Волги бунтовали кочевые народы Поволжья. Великий бунт готовил хан Кучум против недавних, как он считал, ордынских холопов, поднявших столь высоко и не пойми как голову.
Это были годы непрекращающихся войн в Перми Великой!
Летом 1581 года вогулы, жившие по рекам Чусовой и Вишере, восстали против русских – напали и пожгли крепости, людей побили. За ними двинулся на Пермь пелымский князь Аблегерим. Пройдя по рекам Лозьве и Вишере, он вылетел из-за Камня и обрушился на Чердынский край. С ним было семьсот человек. Пермяки и строгановцы встали насмерть и отбили его нападение. Но было ясно: край ослаблен военным сборами и обнищал людьми. Речь больше не заходила о том, чтобы добывать соль в полной мере – и для Москвы, и для продажи во все стороны света, чтобы добывать золото и серебро, драгоценные камни, руду и ковать оружие. Надо было выживать! И, самое главное, положение могло только ухудшиться. А противник креп за Уралом: крепли духом остяки и вогулы, убедившиеся, как ослаб Пермский край, и хуже того – крепло Сибирское ханство. Русская Пермь сама становилась добычей врагов, подобно раненому медведю, рядом с которым уже хрипят от бешенства и злобы голодные волки.
Минул 1581 год, а в 1582-м был подписан Ям-Запольский мир. Из Польши возвращались измотанные русские полки. А главное: возвращались свободные бойцы – казаки!
Именно тогда ещё молодому Максиму Яковлевичу Строганову и пришла мысль: а не позвать ли казаков на защиту Пермского края? Почему именно ему? А потому, что его владения, хоть и самые обширные, но ближе всех располагались к Камню и потому были самыми уязвимыми. Как самый богатый из Строгановых, Максим призвал к себе двоюродного брата – Никиту Григорьевича, а также дядю – Семёна Аникиевича, с которым так долго враждовали и судились их отцы – Яков и Григорий и хоть и выиграли эту битву, но ушли из жизни раньше.
Родственники собрались на Чусовой – в одной из самых защищенных крепостей Максима Строганова.
– Войне конец, – сказал Максим, – надо волжских казаков звать в Пермь! Сулить им добра всякого! Да хоть процент с прибыли нашей! Только бы согласились! Иначе худо нам будет! Что скажете, кровники? Дядя? Никитка? – Он зло глянул на родню. – Не молчите, я хоть и крайний, но после меня и за вами придут!..
– Казаки привыкли к свободе, – заметил Никита Григорьевич. – Сладим мы с ними?
– Не звери же они дикие наконец, – с надеждой вопросил Максим. – Главное, интерес их найти!
– Знамо, какой у них интерес! – усмехнулся Семён Аникиевич. – Звонкая монета! Бандиты они! Всё ценой золота меряют!
– А ты, дядька, чем меряешь? – усмехнулся Максим. – Манной небесной?
Все трое неожиданно рассмеялись. Строгановы походили друг на друга. Может, у кого ума было поменьше, у кого хватка слабее, но смотрели они на мир одними глазами – купца и старателя.
И тут Семён Аникиевич сделал мудрое замечание:
– Вот что, племянники. Слышал я, – он кивнул, – из Москвы весточка доходила, что царь на волжских казачков осерчал больно за их разбои, кое-кому велел голову снять, а кой-кому уже снял. Если мы без ведома Москвы душегубцев зазовём, сами в дерьме по уши окажемся. Царь-то у нас – лютый!
– Так что ж делать? – спросил Никита. – Как быть?
– А вот как, – ткнул пальцем в Никиту хитрый Семён Аникиевич. – Мы, племяш, хитро поступим. Мы попросим у царя соизволения нанять на службу войско из бродячих людей, а то, что это казаки волжские, не скажем. Царю нужно, чтобы мы не сгинули в этом краю? Нужно. Вот он добро и даст. А мы уже теперь на Волгу гонцов пошлём. Ведь ясно: снег сойдет – жди из-за Камня гостей. Чтобы казаки и согласились, и успели ко времени прилететь, нам с вами, племяши, ещё помолиться надобно! А, Максимка?
– Дело говоришь, – кивнул тот.
3