Боги войны

– Да ты чего это пригорюнился, атаман? – весело спросил Болтун. – Точно на чуток смерть свою увидел, а?

– Типун тебе на язык, Болтун, – грозно молвил Мещеряк. – Укоротил бы тебе кто его!

Посмеиваясь в усы, казаки усердно работали вёслами. Три струга Матвея Мещеряка хоть и нелегко, но упрямо двигались против течения на юг…

…Позади было пять дней пути, и вот уже река Самара сужалась на глазах! Корабли Матвея теперь плыли по её истоку, в южной лесостепи, где хозяйничали ногайцы. Хотя что им тут было делать? Не стояло тут русских поселений, некого было грабить! И всё равно надо было оставаться начеку, ведь река становилась совсем узкой: иногда струги задевали дно. Окажись ногайцы на берегу, легко и в упор изрешетили бы стрелами струги ненавистных им казаков!

Когда до истока было рукой подать и наступила ночь, казаки пристали к берегу, вытащили струги и, прикладывая все силы, которые только были у этих матёрых детин, кряхтя и задорно ругаясь, потащили свои корабли волоком. И на рассвете три струга плюхнулись в исток другой речки – Камыш-Самары. А эта река, тайная, извилистая, сплошь поросшая высоченным, точно лес, камышом, уже вела в Яик! Но выбившиеся из сил казаки заплыли в один из камышовых затонов, где их не рассмотрел бы ни один ногайский разъезд, и уснули без задних ног.

Набравшись сил, они перекусили и вновь налегли на вёсла. Но теперь идти было легко – по течению! И уже через сутки три казацких струга входили в широкий и вольготный Яик! В реку то ли ногайскую, то ли казацкую, но точно не московскую, не царскую! В тёплую, южную, вольную речку!..

2

Ещё за полверсты казаки Богдана Барбоши, осевшие на острове Кош-Яик, вышли встречать струги. Кто там плывёт? Кто осмелился приблизиться к их вотчине? Только свои могли решиться на такую дерзость, только те, для кого длинный лесистый остров, горбатый, поделивший Яик на два рукава, был не менее родным!

– Да они тут и частокол поставили – молодцы! – когда струг с атаманом приблизился к острову, бросил своим Матвей Мещеряк. – Барбоша предусмотрительным стал, как его с поляны родной выгнали…

Кош-Яик означал «двойной Яик». Для казаков он был редкой природной крепостью. Во-первых, ногайцы никогда не были мастерами плавать по рекам, а во-вторых, остров и впрямь был отчасти горбат и походил на спину дракона, вынырнувшего из речки. На самом верху, за частоколом, и расположился казачий лагерь. Попробуй атакуй! Внизу, в небольшой пологой бухте, стояли Барбошины струги.

– Э-ге-гей! – уже на подходе к острову, вглядываясь в лица казаков, завопил Тимоха Болтун. – Встречай дорогих гостей! Да не дробью встречай! Вином да брагой! Нечай, Шацкой! – вопил он, сорвав шапку и размахивая ею. – Янбулат, косой глаз! Якунька, Павлов, щучий сын! Никита Ус! Первуша, Зезя! Иван Дуда! Всех вижу, всех!

Сам Матвей Мещеряк стоял на носу головного струга. Уперев руки в боки, он улыбался и оглядывал зелёный остров, на берег которого уже вывалило не менее сотни казаков. Едва люди Барбоши распознали, кто плывёт к ним, сами сорвали шапки и заревели такими голосами, что птицы рванули из деревьев в синее небо над Яиком.

Когда головной струг вошёл носом в песок, когда казаки на берегу вцепились в него и подтащили к себе, к гостям вышел и сам атаман-бородач – Богдан Барбоша. С голым торсом, в шароварах, с широким персидским поясом и при сабле.

Матвей Мещеряк и Богдан Барбоша встретились взглядами. Мещеряк спрыгнул на берег. Атаманы крепко обнялись. Поцеловались троекратно. И ещё раз обнялись. И только потом, поглядев товарищу в глаза, Барбоша сказал:

– Всё о вас знаю. И о Ермаке, и о Ваньке Кольце, всё! И о Богдане Брязге знаю, и о других. Дружки ваши по сибирским дорогам, кто раньше добрался, всё рассказали. Поверить не мог! Плакал даже…

– Нет больше нашей четвёрки, – кивнул Матвей. – И никогда уже не будет.

Казаки Барбоши казаков Матвея тоже встречали объятиями.

– Напоишь? Накормишь? – спросил Мещеряк. – Изголодались мы, как сукины дети, за эти дни – гребли-то без устали!

– Все моё – твоё! Всё наше – ваше. Идём в мой шатёр! – он хлопнул товарища по плечу. – Идем, Матюша!

И они двинулись в горку, к лесочку, который укрывал горбатый остров, и лагерю за частоколом. Матвей кивнул:

– Ну, друг мой, коли ты всё обо мне знаешь, то я о тебе и твоих делах ничего не знаю. Рассказывай, как тебя с твоей поляны погнали, как ты здесь оказался!

– Да никто меня не гнал – сам ушёл! – усмехнулся Богдан.

– Вот сейчас и расскажешь. А потом и я тебе расскажу, как Ермака потерял…

Они подошли к шатрам атамана. В одном атаман собирал своих разбойников-полководцев, в другом отдыхал от забот, когда хотел остаться один, в третьем… Матвей кивнул на яркий и пёстрый шатер, расшитый павлинами и цветами:

– Тебя всё Роксана тешит… или?..

Он не договорил: полог отвела женская рука, и вышла хозяйка разбойного лагеря в пёстром подпоясанном халате.

– А ты ещё кого-то хотел увидеть, Матвей? – ответила вопросом наложница и жена атамана.

Барбоша усмехнулся в густую чёрную бороду и усы:

– Мне другой не надо.